— Привет! — воскликнула Кэсси. На ней был макияж, она выглядела взрослой, солидной и немного незнакомой. — Совсем не спал?

— Почти. Ты захватила записи?

— Да. Можешь посмотреть, пока я буду выступать. Кстати, кто пойдет первым, я или ты?

— Не помню. Сядешь за руль? Мне надо их прочесть.

— У меня нет страховки для этой штуки, — возразила Кэсси, презрительно взглянув на мой «лендровер».

— Тогда постарайся никого не сбить.

Кэсси пожала плечами и села на место водителя, а я с трудом выкарабкался из автомобиля и обошел его с другой стороны под хлеставшим по лицу дождем. У Кэсси был приятный почерк, четкий и ясный, и я всегда легко его разбирал, но теперь был так измучен и расстроен, что строчки прыгали у меня перед глазами и я не мог понять ни слова. Видел лишь какие-то каракули, плясавшие на страницах и рябившие причудливыми пятнами. В общем, я заснул, прислонившись к холодному стеклу.

Разумеется, меня вызвали первым. Не хочется вспоминать свой позор: я запинался, путался в фамилиях, называл неправильное время, постоянно извинялся и поправлял себя. Обвинитель Макшерри смотрел на меня сначала растерянно (мы были знакомы, и я всегда отлично выступал в суде), потом с беспокойством и, наконец, едва скрывая ярость. У него был снимок трупа Филомены, сделанный крупным планом: обычный трюк, чтобы напугать присяжных и склонить к обвинительному приговору. Я немного удивился, что судья разрешил это. От меня требовалось только указать на раны жертвы и сопоставить их с показаниями подсудимых, но, очевидно, это оказалось последней каплей. Я потерял остатки самообладания: стоило мне взглянуть на фото, как перед глазами вставал ее обезображенный труп, обмякший и избитый, с задранной юбкой и разинутым в немом крике ртом, будто она проклинала меня за то, что я все это допустил.

В зале суда было жарко как в бане, на окнах блестел сконденсированный пар. Я чувствовал, как от духоты сжимает голову, а по спине бегут струйки пота. Когда адвокат закончил перекрестный допрос, на его губах блуждала почти непристойная усмешка, как у подростка, которому удалось залезть в трусики к девчонке, хотя он рассчитывал максимум на поцелуй. Я смутил даже присяжных — они неловко ерзали и переглядывались.

Я спустился в зал, дрожа всем телом. Ноги стали как желе, один раз пришлось даже ухватиться за перила, чтобы не рухнуть на пол. Обычно после дачи показаний свидетель может оставаться в зале, да и Кэсси наверняка рассчитывала на мое присутствие, но я чувствовал, что не выдержу. Я знал, что она не нуждается в моральной поддержке и прекрасно обойдется без меня, и, как ни странно, от этого мне становилось хуже. Я не сомневался, что дело Девлина нервирует и Кэсси, и Сэма, однако им удавалось справляться с этим без видимых усилий. И только я дергался, сходил с ума и шарахался от каждой тени, точно какой-то персонаж из «Пролетая над гнездом кукушки». Мне было не под силу сидеть в зале и смотреть, как Кэсси невозмутимо пытается исправить то, что я испортил.

На улице шел дождь. Я нашел паб в соседнем переулке (трое парней в углу мгновенно узнали во мне копа и непринужденно сменили тему разговора), заказал горячее виски и сел рядом. Бармен поставил стакан на стойку и, не глядя на меня, продолжил просматривать результат скачек. Я сделал большой глоток, обжег нёбо, откинул голову и расслабленно закрыл глаза.

Парни в углу заговорили о чьей-то бывшей девушке.

— Вот я ей и сказал: с чего ты взяла, что он должен одеваться как чертов Пи Дидди? Если хочешь, чтобы он носил кроссовки «Найк», так пойди и купи их сама… — Они ели сандвичи, от них разило чем-то острым и перченым, и меня чуть не затошнило. За окном в сточной канаве булькала дождевая вода.

Странно, но лишь сейчас, вспоминая свое выступление в суде и ужас в глазах Макшерри, я осознал, что дела у меня и вправду плохи. Да, я мало сплю и много выпиваю, шалят нервы, а иногда и воображение, но по отдельности это не так уж скверно. И только теперь, когда передо мной вдруг предстала полная картина во всей ее мрачной и грубой наготе, меня от страха прошиб пот.

Надо бежать сломя голову, удирать от жуткого и сомнительного дела. Я накопил отгулы и смог бы потратить часть сбережений, чтобы на несколько недель снять квартирку где-нибудь в Париже или во Флоренции и мирно бродить по старой брусчатке, слушая речи на незнакомом языке, а потом вернуться домой, когда все закончится. Но в глубине души я понимал, что это невозможно. Слишком глубоко увяз в расследовании. Не мог же я объявить О'Келли, будто меня внезапно осенило, что я и есть Адам Райан? А если бы я придумал любой иной повод, это означало бы признание нервного срыва и конец карьеры. Да, необходимо срочно что-нибудь придумать, пока люди не заметили, что я разваливаюсь на части, и не прислали за мной врачей. Но сколько я ни старался, мне не приходило в голову абсолютно ничего.

Я допил горячее виски и заказал вторую порцию. Бармен включил телевизор; мягкое бормотание комментатора сливалось с шумом дождя. Трое парней ушли, громко хлопнув дверью, и я услышал на улице их громкий смех. Вскоре бармен подчеркнутым жестом убрал мой стакан, и я понял, что он хочет меня выпроводить.

Я отправился в туалет и плеснул в лицо холодной воды. Из грязно-зеленого зеркала на меня смотрел персонаж из фильмов про зомби: рот разинут, под глазами черные мешки, волосы торчком. «Это смешно, — подумал я, с тошнотворным головокружением чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Как это случилось? Как я мог до этого дойти?»

Я вернулся на стоянку перед зданием суда, забрался в свой автомобиль, сунул в рот мятный леденец и стал смотреть, как мимо меня снуют люди с опущенными головами и в наглухо застегнутых плащах. Было темно, как вечером, на улице уже включились фонари, в свете автомобильных фар вспыхивали косые полосы дождя. Наконец пикнул телефон. Сообщение Кэсси: «В чем дело? Где ты?» Я ответил: «В машине», — и включил задние подфарники, чтобы она сумела меня найти. Увидев, что я не за рулем, Кэсси села в водительское кресло.

— Уфф, — выдохнула она, стряхивая с волос капли дождя. Одна из них попала на ресницы и потекла вместе с тушью по щеке, превратив ее в женский вариант Пьеро. — Я уже забыла, что это за придурки. Когда рассказывала, как они мочились на кровать жертвы, идиоты начали хихикать. Адвокат строил им гримасы, пытаясь их заткнуть. А с тобой что? Почему посадил меня за руль?

— У меня мигрень, — ответил я. Кэсси стала поворачивать зеркальце, чтобы проверить макияж, но поймала в нем мой взгляд и остановилась. — Я здорово облажался, Кэсси.

Разумеется, она уже обо всем знала. Макшерри сразу бросился звонить О'Келли, и к концу дня новость облетит весь отдел. От усталости меня клонило в сон, в голове мелькнула безумная мысль — а вдруг все это только кошмар, вызванный излишком водки, и через минуту я проснусь от звонка будильника и поеду в суд.

— Плохи дела? — произнесла Кэсси.

— Хуже некуда. Я не то что думать — голову поднять не мог.

Кэсси повернула зеркальце и послюнявила палец, чтобы убрать черную слезу.