Зажав во рту телефон, Максимов нагнулся и врезал руки в землю. Лицо его находилось в нескольких сантиметрах от поверхности воды, и в отражении фонарика он видел, напряженное от мерзости, собственное лицо. В полной слепоте он ворошил землю, как крот, пока не наткнулся на гладкую поверхность. На ощупь это толстый прочный полиэтилен. Покопавшись еще, он понял, что это сумка и она здесь не одна. Максимов копал дальше, пока ему не удалось вытянуть за ручки одну из них на поверхность.

Это была китайская клетчатая сумка. Такие же грузили в машину Болодис и его сын.

Максимов расстегнул молнию.

От увиденного он отскочил в сторону и едва не уронил телефон. В сумке лежали отрубленные человеческие головы. Желтая кожа на лицах затвердела и блестела, как воск.

Взяв себя в руки, Максимов подошел и посвятил фонарем, чтобы разглядеть лица. У него не осталось сомнений — это Марис и Валдис Болодис.

Очевидно, что в остальных сумках точно не банки с соленьями.

Максимов стремительно забрался по лестнице и выбежал на улицу. Яркий свет ослеплял. Его стошнило прямо под ноги маминой яичницей с зеленушкой.

Он определенно нашел то, что требовалось. Нужно торопиться, чтобы успеть выменять себе свободу.

* * *

Солнечный круг, опустившись к горизонту, расплылся сплошным розовым пятном по небосводу Москвы. В бесконечных бетонных городских зарослях, серых и невзрачных, постепенно зажигался свет. Иллюминация цепной реакцией, как вирус, заражала все вокруг. Грязь и пыль растворялись в темноте, чтобы наутро вновь появиться на том же самом месте. В столице просыпалась ночь.

Максимов вбежал в здание управления ФСБ на Лубянке. Взлетел по лестнице на четвертый этаж. Засохшая на кроссовках грязь осыпалась, оставляя за собой песочный шлейф. Ошарашенные коллеги останавливались при его виде и перешептывались.

Максимов ворвался в приемную. Секретарша Оксана, яркая брюнетка с пышными кудрявыми волосами, открыв рот, уставилась на него. Когда-то Максимов имел на нее виды.

Он поставил грязные руки на стол и сквозь отдышку произнес:

— Игорь Федорович еще здесь?

Она спрятала голову в плечах, будто он спросил о названии третьей слева звезды в галактике Андромеда.

Песок сыпался с его волос и лез в глаза. Он чихнул. Маленькая песчаная буря осыпала Оксану.

— Оксана, ну? Здесь он еще?

Она отрицательно покачала головой.

— Когда уехал?

— А вы, что не знаете? — тихо спросила она.

— Не знаю что?

Оксана перевела взгляд за спину Максимова в открытую дверь. На стене маячили тени любопытных сотрудников. Максимов захлопнул дверь и вернулся.

— Игоря Федоровича сняли.

— Как сняли?

— Официально еще бумаг не приходило. Вчера он сам об этом сообщил и уехал.

В дверь заглянул Долгин и позвал Максимова выйти.

Они прошли на лестничный пролет, закрытый несколько месяцев назад не ремонт.

— Какого хрена тут происходит? — Максимов почти выкрикнул вопрос, когда они оказались вдвоем.

— Президенту не понравилось, как прошло с самолетом. Последней каплей стало санкционирование твоей операции по перехвату свидетеля. Смерть ДПСника до сих пор полос не сходит.

— Не было никакого санкционирования. Я сам ее провел.

— Мне шепнули, что Певчий так президенту доложил.

Максимов спустился на один пролет к окну и открыл фрамугу, впуская свежий воздух. Он сел на корточки, прикрыл глаза и начал глубоко дышать.

— Я три дня ждал, что придут за мной. Обоссывался от каждого звука.

— Получается, Певчий пожертвовал должностью, чтобы тебя отмазать.

— Зачем ему это?

Долгин пожал плечами.

— Ты что на улице ночевал?

Максимов вернулся к Долгину.

— Кто исполняющий обязанности? У меня информация особой важности.

— Оксана тебе не сказала? — Долгин замялся. — Президент уже приказ подписал о назначении Бузунова новым директором.

Максимов задержался за перила, чтобы не упасть.

— Он же героем стал после речи на пресс-конференции, — будто оправдываясь, продолжал Долгин. — Его рейтинг сейчас выше чем у премьер министра. В интернете так вообще черти что твориться. Его просто боготворят.

Максимова не покидало ощущение, что он попал в дурной сон. Нужно только дать себе пощечину и проснутся.

Он вернулся в приемную.

— Он здесь? — Максимов сделал упор на первое слово, и Оксана сразу поняла о ком он.

Она кивнула и жестом руки пригласила войти.

Бузунов стоял у большого Т-образного дубового стола еще дореволюционного производства с остроконечными углами и массивной столешницей, напоминающей гранитную плиту. На стене за спиной висел дежурный портрет президента, на который Бузунов, стоя полубоком, слегка поглядывал, как бы получая одобрение каждому своему действию. Новый директор говорил по служебному телефону. На столе лежала кипа документов. Бузунов перекладывал один листик за другим и диктовал в своей властной манере кому-то на другом конце провода, что и как он должен делать. Увидев Максимова, он сделал жест двумя пальцами, указав на стул.

Максимов старался идти на цыпочках по чистому ковру, чтобы вымокшие кроссовки не скрипели. Это ему почти удалось.

Бузунов закончил разговор и устроился в директорском кожаном кресле с высокой спинкой.

— До сих пор дерьмо твое разгребаю, — он поднял кипу бумаг со стола и отпустил.

Она грохнулась, как бомба с неба, выплескивая в воздух мелкие пылинки. Вибрация дубовых ножек добралась до пяток Максимова и спиралью поднялась по телу.

Бузунов оценил его сверху вниз, прищурившись.

— Слышал, ты бухаешь. Теперь вижу.

— Это не то, что ты, — Максимов запнулся. — Вы подумали.

— Ничего. Можно и на ты. Как раньше.

Кипящая кастрюля информации внутри него, с которой Максимов мчался из Подмосковья, перестала пузыриться и охладела, стала совсем не важной, вторичной.

— Хорошо, что ты не стал откладывать этот разговор, — Бузунов вытащил из стола несколько папок, скреплённых жгутом. Сверху приклеена бумажка с его фамилией. — Ты же понимаешь, что я не оставлю без внимания то, что ты сделал. Пусть Певчий говорит все что захочет, мы то с тобой знаем, чья это была идея.

Максимов оторопел.

— Не хочу вдаваться в причины. Скандалы мне сейчас не нужны, — Бузунов погрозил Максимову пальцем. — Так что эту папку я убираю в архив и забываю о ней. Ты работаешь дальше, вида не подаешь. Через полгода, когда все уляжется, переводишься по собственному желанию в СК или Прокуратуру. Я тебе все устрою.