Он сделал шаг, чтобы ступить на проезжую часть. В голове что-то щелкнуло. Как если бы он стоял на перекрестке жизни и в первый раз смог осознать возможность сделать выбор. Продолжить начатый путь в ограждении высоких заборов, погрузиться в пучину лжи с головой и сгинуть, или пойти против течения, сделать так, как подсказывает разум и чувство справедливости. Сделать то, о чем боялся думать всю жизнь. От этой мысли, впервые поразившей его так ясно, как удар током, ему стало страшно. Нет, он не боялся последствий. Он боялся, что если не решится, мысль эту уже нельзя будет забыть. Она будет отравлять разум, как раковая опухоль, пока он сам не начнет молить о смерти.

— Не стой на дороге, бичара, — парнишка лет пятнадцати обошел его, толкнув в плечо.

Максимов убрал ногу на тротуар и заряженным шагом направился назад.

Артур повернул дверную ручку. Палата заперта снаружи.

— Эй, есть кто? Я хочу поговорить с доктором, — он стукнул кулаком по двери, а потом еще добавил ногой.

Если они думают, что это сойдет им с рук то сильно ошибаются. Когда он выйдет отсюда, то устроит такой разнос, что мало не покажется. Вся страна узнает, как эти совковые прихвостни-врачи обращаются с пострадавшими в авиакатастрофе. Молчать он не будет. Не на того напали.

За окном стемнело. Половинка луны, похожая на буханку свежего хлеба, свесилась округлой стороной к земле, и прикрытая почти прозрачными, преломляющими свет, облаками, раскачивалась, подобно детской качельке. В палате, как в здании, как и во всем мире, стояла пугающая, душная тишина.

Кто-то шел по коридору. Несколько человек.

Артур вернулся в кровать и сел в ровной, уверенной позе. Ну, он им сейчас покажет.

Дверной замой щелкнул. В палату вошел доктор Кузьменко, за ним прошмыгнули две немолодые медсестры с пластиковыми чемоданчиками. В проеме остались еще несколько человек. Они входить не торопились. Кузьменко сел на стул, а медсестры отошли к окну, раскрыли чемоданчики на стеклянном столе и принялись в них копошиться.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Кузьменко.

— Хорошо.

Кузьменко подробно расспросил о том, как он сегодня ел, спал, сколько раз ходил в туалет и какова консистенция испражнений и еще о множестве всякой бесполезной врачебной белиберды. Похоже, что доктор сознательно тянул время, пока медсестры раскладывали на столике различные баночки, бинты и шприцы.

Артур решил действовать не опережение.

— Послушайте. Я действительно чувствую себя хорошо. Мой брат Владимир Максимов работает в Федеральной Службе Безопасности. У него много связей. Он приходил сегодня, помните? Так вот, он должен был с вами переговорить и подтвердить мои слова.

— Я говорил с ним.

— Отлично. Очень хорошо. Это же недоразумение какое-то, незачем мне принимать никакие лекарства.

— Недоразумение…, - задумавшись, повторил Кузьменко.

— Да оно самое. Вы же не хотите проблем ни с братом моим, ни с журналистами, когда я выйду отсюда?

Кузьменко ни капли не смутился.

— Ты угрожаешь?

— Совсем нет. Я хочу нормального отношения и условий. Хочу чтобы перевели в нормальную палату. Где не заперты двери, будет телефон и интернет. А еще я хочу с Натальей Ворошиловой увидеться.

— Ты сможешь. Скоро.

— Почему не могу сейчас?

Кузьменко сложил руки в замок и подкатил стул к кровати.

— Давай лучше поговорим о тебе. Что ты чувствуешь, находясь здесь?

— Что я чувствую? Как в тюрьме чувствую. Я же не преступник какой-то.

— Я этого не говорил. Я спросил, каково тебе здесь находиться? Ты бывал когда-нибудь в подобных местах?

— В психушке что ли?

— Психиатрический стационар.

— Никогда не бывал.

— И не наблюдался у психотерапевта?

— Никогда.

Кузьменко поправил очки.

— А скажи, у тебя есть профессия?

— Конечно, есть.

— Какая?

— Я практикующий адвокат.

— И ты работаешь по профессии?

— Работаю.

— И над каким делом ты сейчас работаешь?

Медсестры закончили расставлять лекарства и встали вплотную друг к другу, закрыв собой столик.

— Вы мне начальника моего напомнили. К чему эти вопросы?

— Я хочу разобраться. Вот и все. Ты же сам хотел этого — во всем разобраться.

— Хотел.

— Тогда расскажи мне о деле, над которым работаешь.

Артур ощущал подвох, но не мог разобраться, где он спрятан.

Из коридора в палату заглядывали два черных крупных силуэта — подмога Кузьменко на случай если Артур сделает что-то не так. Или не сделает.

— Не так давно убили епископа. Громкое дело. Вы должны были слышать. Зарезали в собственной квартире. Я защищаю главного обвиняемого.

— Он виновен?

— Уверяет, что не виновен.

— И ты веришь ему?

— Не важно это, моя работа его защищать.

— Но ты лично, веришь в его невиновность?

Артур почесал затылок.

— Ему всего девятнадцать. Испуган до чертиков. Следователям же только дай одну улику, дальше копаться лень, а у него кровь жертвы на одежде. Он уверяет, что был третий в квартире, а они слушать не желают. Уже отчитались начальству, что убийцу взяли.

— Это не справедливо.

— Поэтому я и защищаю его. Я ему верю.

Неожиданно для всех два голубя приземлились на металлический козырек за окном. Одна из медсестер подпрыгнула от неожиданности.

— У этого парня Аарона, кажется, не русская фамилия. Откуда он?

— Да, Стемплер. Он англичанин. Отец его приехал в семидесятых работать в союз, так и остался. Так, погодите ка, — Артур запнулся. — Откуда вы знаете его имя? В официальной информации его изменили в интересах следствия. Кто вам раскрыл обстоятельства дела?

— Я знаю потому, что этой истории с мальчиком и епископом не было на самом деле.

— То есть как? Свяжитесь с моим начальником, он подтвердит.

— Нет никакого начальника. Это все кино. Ты пересказал сюжет американского фильма — Первобытный страх.

— Что за чушь вы несете. Об убийстве по всем каналам передавали.

— Передавали, — Кузьменко нагнулся к нему. Очки съехали ему на нос, дав обзор глубоко посаженным карим глазам. — Там, внутри фильма передавали. Ты любил этот фильм, — Медсестра дала Кузьменко документ. — Об этом мне рассказал твой лечащий врач Ивлев Геннадий Павлович. Он беспокоится о тебе, обещает скоро приехать. Говорит, ты на сеансах часто вспоминал героя этого фильма социопата Аарона Стемплера, ты хотел быть похожим на него.