Брат подвигал нижней челюстью и отступил.

Открылась дверь. Вошел Кузьменко. Он остановился за ширмой так, чтобы его видел только Максимов. Кузьменко постучал по часам на руке. Время истекло.

— Кто там? Это доктор, да? Доктор!

Кузьменко выглянул из-за ширмы.

Максимов вымолвил губами: «Еще пять минут».

— Николай Ильич, это же вы, — брат скрестил руки перед собой. — Пассажирка, Наталья Ворошилова. Она здесь, на этаже?

Кузьменко растеряно посмотрел на Максимова. Тот едва заметно кивнул.

— Да, она здесь. На третьем этаже, в хирургии.

— Как она?

— У нее огнестрельное ранение плеча, закрытая черепно-мозговая. Ее уже прооперировали, жизни не угрожает, — Кузьменко прервался и снова глазами попросил разрешение у Максимова продолжить. — Но есть другие осложнения.

— Какие? — спросил Максимов.

— У нее признаки сильной депрессии. Также наблюдаются симптомы шизофренического расстройства личности, галлюцинации, суицидальная склонность. Слабая реакция на внешние раздражители.

— Только не смейте ее кормить вашими пилюлями, ясно?

Кузьменко проигнорировал.

— Я думаю, что Артур сможет увидеться с ней, когда ее переведут из хирургии, не так ли? — спросил Максимов.

— Эм, да. Я это организую, — подыграл Кузьменко.

— Подождите меня за дверью, я буду через пять минут.

Кузьменко надул глаза от возмущения, но в противостояние вступать не стал.

— Я не должен был бросать ее в салоне, — брат смотрел в пол. — Ей нужна моя поддержка, они не смогут ей помочь.

Максимов заставил себя положить руку ему на плечо.

— Эй, ты все сделал правильно. Ты герой. Посадил настоящий самолет. Все умерли бы, если бы не ты. Она жива благодаря тебе.

— Проклятый самолет, — брат отвернулся, вытер лицо и высморкался.

Узенькие полоски солнечного света пробились между закрытыми жалюзи. На стене из теней нарисовалась решетка, напоминающая тюремную камеру.

— Давай отвлечемся чуть. Для следствия нужно информацию собрать, — Максимов достал мобильный телефон и протянул экраном вперед. — Ты этого человека видел когда-нибудь?

Брат всмотрелся и кивнул.

— Да это тот мужик, что первым умер. Бумаги в рот напихал и задохнулся. Это у него осколок был?

— Да.

— Козлина, знал бы, пришиб в аэропорту еще.

— Так, подожди. Ты его в аэропорту видел?

— Ага, столкнулся с ним возле туалета. Он еще так странно посмотрел, будто знал меня.

— А раньше ты его никогда не видел?

— Да вроде нет, — брат еще раз внимательно посмотрел, прищурившись. — Нет, точно не видел.

Максимов перелистнул на фотографию Мариса Болодиса.

— А этого человека ты видел когда-нибудь?

— Нет, — брат пожал плечами. — А кто это?

— Посмотри внимательней, может быть, в аэропорту его видел или раньше.

— Нет, точно не видел.

— Ты уверен?

— Батя очнись, — брат щелкнул пальцами перед его лицом. — Ты меня за кого принимаешь? Говорю же, не видел я его.

Максимов кивнул и убрал телефон. Задумавшись, он решил промочить пересохшее горло. Жидкость хлынула в рот. То ли он перестарался с напором, то ли медленно глотал, но вода попала в гортань. Он закашлялся и опрокинул бутылку на себя.

Брат собирался помочь, но Максимов отшагнул от него и поднял большой палец вверх, символизируя, что все в порядке.

— Вот так здоровые и жизнерадостные тонут в стакане с водой, — брат усмехнулся.

Максимов стянул с вешалки белое полотенце, вытер лицо, шею и руки. Краем глаза он заметил прямой и напряженный взгляд брата, следившего за его движениями.

Максимов замер, но брат смотрел на полотенце, как гипнотизированный.

— Ты уже видел это раньше?

Брат зажмурился и потер виски.

— Гребанное сотрясение. Голова раскалывается.

Он улегся на кровать, обтер ладонями лицо. Спустя пару минут заговорил:

— Вроде лучше. Наплывами как нахлынет, хоть стой, хоть в гроб.

В дверь требовательно постучали.

— Это за тобой, — брат встал напротив, протянул руку.

Максимов пожал.

— Жене привет и пацанам тоже. Скажи дядя Артур заедет в ближайшее время поздороваться.

— Обязательно.

— И не забудь, о чем я тебя попросил.

— Конечно, я все сделаю.

— Я на тебя рассчитываю.

Кузьменко встретил Максимова в коридоре и, сложив руки на боках, смотрел, как преподаватель на школьника, опоздавшего на контрольную.

— Мы же договорились с вами, Владимир. Мне пришлось охране соврать! — на последнем слове он сделал особое ударение, как если бы признался в чем-то непотребном.

Максимов задумчиво пошагал по коридору. Кузьменко догнал его.

— Подождите, мы же с вами договорились. Расскажите мне, что с ними случилось?

Максимов остановился и шагнул к доктору. Тот с испугу отступил, уперся в стену.

— Мне плевать, как ты это сделаешь, качай его таблетками, коли чем хочешь, но сделай так чтобы он пришел в себя. Я приеду вечером и хочу результат, иначе пожалеешь, что в медицинский пошел.

— Мы… мы и так все делаем, — заикался Кузьменко.

— Мало делаешь.

Максимов направился к выходу.

— Но вы обещали дать больше информации.

— Совершенно секретно.

* * *

Вернувшись в машину, Максимов открыл на смартфоне почту и нашел пятничное письмо Долгина. В нем собрана вся имеющаяся информация о Матлакове и Болодисе: биография, недвижимость в собственности, счета в банке. Все то, что вы хотите скрыть от других людей ФСБ без купюр может нарыть за совсем короткий промежуток времени.

Максимов внимательно вчитывался в биографию Матлакова. За всю жизнь тот восемь раз бывал на лечении в различных психиатрических клиниках. Помимо прогрессирующей болезни, врачи отмечали у него умение достоверно защищать непопулярную в среде общения точку зрения, а также неумение пойти на компромисс, даже перед лицом убеждающих фактов.

Фактов? А что есть факт? Общепринятая истина. Насколько эта истина объективна? Если факт выходит за границы знаний врача-психотерапевта, разве он перестает быть истиной? В сформировавшемся мире врача и уверенности в осознании сущего, такой факт становиться ложью. Вот почему Матлаков получил свой диагноз — патологическая ложь. Он не мог смириться и принять, что увиденное им в тайге лишь плод его воображения как настаивали врачи, и все приобретённые расстройства психики — результат воздействия психотропного оружия неизвестной человеку природы.