Боль в плече стала невыносимой. Острые когти кололи, как кинжалы.

– Уберите руку, – велела я. – Если тетя Зельда увидит, что вы меня трогаете, она вас убьет.

Замутненные глаза отца Блэквуда слегка прояснились. Взгляд метнулся в сторону двери его личных покоев. Он понял, что я это заметила, и дернулся от злости.

Я поняла: он боится тети Зельды и сам себя ненавидит за это. Она привлекает его своей непокорностью, и за эту же непокорность он на нее разгневан. Рядом с ним ей всегда будет грозить опасность.

А сейчас мне и самой опасно находиться рядом с ним. Потому что он под воздействием злых чар.

Отец Блэквуд еще сильнее стиснул пальцы, потом убрал руку.

– Да не падет на нас проклятие Пруфласа, дитя мое. Мы оба дороги сестре Зельде и не должны ссориться.

Он отвернулся. Я на миг вздохнула с облегчением, но потом он снова развернулся ко мне, резко замахнувшись.

– А ты, жалкая Ева, должна научиться покорности! – прогрохотал отец Блэквуд.

Но его заклятие на меня так и не обрушилось. Я кинулась навстречу, выставив обе руки. Отец Блэквуд слишком много болтал и потому замешкался.

– Дамнум абскве инъюриа!

Все зло, какое он хотел обрушить на меня, зеркально вернется к нему самому. Отец Блэквуд закричал и бессильно рухнул на пол.

– К счастью, я всегда страдала грехом непокорности, – сказала я, поправляя ободок на волосах. И зашагала обратно в библиотеку.

Вчера к людям вернулась память их предков о секретах того, как бороться с ведьмами.

Сегодня настал второй день, и ведьмы обратились к мыслям о ненависти. Если мы снимем заклятие, завтра отец Блэквуд и не вспомнит, что я сбила с ног руководителя академии в его же собственной школе. А пока что я не могу обратиться за помощью ни к тетушкам, ни к братцу. Они могут пребывать под воздействием чар, таких же, что лежат сейчас на первосвященнике.

Я всегда считала: мне хватит сил на любые испытания, потому что у меня под ногами есть твердая почва. Я могу положиться на любовь своих родных. А сейчас я сумею вынести все, кроме одного: видеть, как они изменились под воздействием чар, которые я своими руками навлекла на них.

Пришла пора положиться на друзей, которых я нашла в колдовском мире. Они меня еще пока не разочаровали.

Когда я вернулась, Пруденс уже была в библиотеке. Я всмотрелась в ее холодное красивое лицо, гордый изгиб подбородка.

– Ты ощущаешь в себе больше ненависти, чем обычно?

– Сюда только что вошла ты, Сабрина, – ответила она, – поэтому да.

На вид она не казалась ни зачарованной, ни печальной. И разговаривала как обычно. На лице Пруденс всегда было трудно прочитать какие-либо чувства. (Помимо раздражения, которое она обычно проявляла очень ясно.)

Но Ник говорил о плачущей подруге и, очевидно, имел в виду Пруденс. К остальным соученикам он относился пренебрежительно, а с Пруденс часто разговаривал. Кажется, он даже обиделся, когда она сказала, что никакие они не друзья.

Пруденс переступила через все свои границы, чтобы помочь мне. Наверное, мы с ней тоже могли бы подружиться.

Я подошла к ней и быстро, пока не растеряла задор, приобняла ее.

– Пруденс, если тебя что-то тревожит, можешь мне рассказать.

Пруденс молчала. Я стиснула ее застывшие плечи. Может быть, она все-таки немного тронута?

Потом она сказала:

– Только попробуй еще раз меня обнять, Сабрина Спеллман. Я тебе руки оторву и отколочу ими же до смерти.

Я поспешно отпрянула.

– Не любишь обниматься? – мягко сказала я. – Понятно. Пойми, Пруденс, меня не воспитывали в ведьмовском духе.

– Скажи что-нибудь новенькое, – буркнула Пруденс.

– Тетя Хильда не хотела, чтобы я разговаривала как ведьма и распугивала всех людей в школе, – продолжила я. – До темного крещения мне мало рассказывали о праздниках, обычаях, даже о фразах, которые в ходу среди ведьм. Что означают слова «проклятие Пруфласа»?

Руки Пруденс стиснули край стола.

– Это означает «давай не будем ссориться», – медленно ответила она. – Пруфлас – это темный князь раздоров и фальши.

– Князь, – повторила я. – Ну-ка, погоди.

Я кинулась к своему концу стола и отыскала книгу, которую Ник снял для меня с полки. «Pseudomonarchia Daemonum». Когда я читала ее, глаза слипались от усталости, но тем не менее это имя показалось смутно знакомым.

– «Пруфлас, – прочитала я, – великий князь и герцог преисподней, разжигает ссоры, раздоры и ложь. Его ни в коем случае не следует вызывать в этот мир. Живет у подножия Вавилонской башни, а прислуживает ему… – Мой голос дрогнул: – Прислуживает ему рабыня».

Я подняла глаза от книги и устремила на Пруденс победоносный взгляд. Обхватила книгу руками, словно величайшую драгоценность. Точнее – словно грозное оружие.

– Пруденс, вот он, попался! Где Ник?

Она шла, не разбирая дороги. Ноги сами несли ее неведомо куда, перемешивая тающий на тротуаре снег с такой уверенностью, какой она сама давно уже не чувствовала. Шепоты в ушах указывали путь. У нее была какая-то цель, место, куда она стремилась попасть. И это было все, что нужно знать. Ведьм необходимо остановить.

– Роз!

В размышления ворвался знакомый голос.

– Эй, Роз!

Ясный сверкающий путь, расстилавшийся перед Роз, померк и расплылся. Перед ней, преграждая дорогу, стояли Харви и Сьюзи. На Харви была, как обычно, куртка на шерстяной подкладке, а рука лежала у Сьюзи на плечах, будто шарф. Сьюзи несла коробки с едой из кафетерия.

– Мы принесли тебе поесть из лавки доктора Цербера, – сказал Харви.

Его голос, добрый и чистый, перекрыл все шепоты. В голове внезапно что-то разладилось.

– Я не голодна, – отмахнулась Роз. – Нечего со мной нянчиться.

В ее голосе звучала такая злость, что Харви отпрянул. На это она и рассчитывала. Харви хотелось только одного – лелеять кого-нибудь и быть нужным. Если дать понять, что она ему не рада, он отступит.

Вперед вышла Сьюзи:

– Мы беспокоились за тебя. Ты не отвечаешь на звонки. И ведешь себя очень странно.

Роз изо всех сил пыталась придумать, как ей из этого выпутаться. Она могла бы отделаться от Сьюзи, сказав, что хочет сохранить свои секреты. Могла бы отделаться от Харви, сказав, что он ей не нужен. Но как отделаться от обоих?

И с чего ей вдруг захотелось от них отделаться? Они же ее друзья.

Подумав о друзьях, она невольно вспомнила Сабрину. От обиды на глаза навернулись слезы. В голове закружились обрывки фраз о слепоте. Ослепнуть от слез, ослепнуть от ярости. Какая разница? Результат все равно один и тот же.