– Вернуться? – растерялся Харви. – Куда? Ко мне? В дом, где тебя чуть не убили? Зачем?

– Я там книгу оставил, – пожал плечами Ник.

Харви возвел глаза к небу.

– Во дает! Завтра отец уйдет с приятелями. Заходи, забирай свою книгу.

– Ладно. – Ник выбрался из кабины, положил руку на крышу и заглянул внутрь. В его глазах блеснул знакомый насмешливый огонек. – Эй, деревенщина! Пруденс говорит, ты выжил из ума.

– Что? – ахнул Харви. – Пруденс? Та самая, что силком вливает в людей зелье правды? Та самая, что угрожает смертью? Да она сама психопатка! А я совершенно нормальный.

Ник постучал по крыше и лучезарно улыбнулся:

– Она права. Рехнулся окончательно.

И ушел. Его тень в черных одеждах удалилась в сторону сумрачного здания с пристальным взглядом тенистых окон, здания, которое упрямо ускользало от взора и мало-помалу превратилось в мавзолей, заблудившийся среди деревьев.

– Ну и мерзавец, – сказал себе Харви и поехал домой.

Очень осторожно поднялся на крыльцо и открыл дверь. Не услышав воплей ярости, на цыпочках вошел в кухню, куда через разбитое окно задувал холодный ветер.

Отец сидел за столом, подперев голову руками. Услышав шаги Харви, он поднял на него глаза.

– Это было на самом деле? – проговорил он полусонным голосом. – Харви…

– Я здесь, – ответил Харви.

– Твой дед часто рассказывал мне эти легенды, – пробормотал отец. – На месте Гриндейла когда-то была гора. Потом на нее упал ангел, и на опаленной земле выросла зеленая трава, но гора эта так больше и не возродилась. Мы захватили эту землю, ничего не зная о ней, не зная, что же нам досталось. Под зеленой травой скрывалась все та же черная земля. Здесь жили ведьмы, твари с красным сатанинским блеском в глазах и красной кровью на руках. Они смеялись. Смеялись. Я был совсем малышом, еще в рост не пошел. Эти ведьмы, они мне с тех пор стали являться в кошмарах. «Крепчай, закаляйся», – говорил мне твой дед.

Отец заломил свои крупные руки. В каждую черточку на ладони въелась черная пыль, угольная пыль из шахты. Ее уже не смоешь.

– Если я выпивал, это помогало выкинуть из головы тот смех. Твоя мама просила – не надо рассказывать эти сказки детям. Вам, ребята. «Хватит ужасов», – говорила она. Но черная земля этого города проникла в душу и к ней. Врачи сказали, она вся изъедена болезнями. Угасла в считаные дни. Как по злому колдовству. А ты всегда был дрожащим бесхребетным хлюпиком, вобрал все худшее, что есть во мне. А Томми – он вобрал все лучшее. Ты боялся всего на свете и напоминал мне о моих страхах. Как я ни старался, ты никак не хотел становиться крепче. И смотрел на меня, ты, вобравший все худшее, смотрел материнскими глазами, упрекая меня – сам не знаю за что. Я пил все больше. Но смех у меня в голове так и не утих. Он никогда не умолкает.

Харви присел на пол, среди битого стекла и осколков фарфора. Отец накрепко сцепил руки, впившись ногтями в ладони. Как бы не поранился. Харви накрыл ладонью отцовские руки, унимая их дрожь, заглянул в его лицо и увидел страх.

Возможно, в глубине души он всегда об этом догадывался – о том, что отец живет в вечном страхе. Может, поэтому он и смог полюбить отца, ощутить к нему теплые чувства, каких никогда, сколько ни старался, не питал к деду – старику с холодными, как сталь, глазами.

– Ты всегда был хлюпиком, – говорил отец. – Я думал, этот город тебя сожрет. А он вместо этого сожрал Томми. И потом вернулась эта тварь, и это не был мой Томми. В нашем доме появилось ведьмино отродье, и выпивка уже не помогала. Ничто не помогало. Я молил Бога, чтобы оно ушло. Чтобы кто-то его уничтожил. Томми не мог этого сделать сам. Никак не мог. Так кто же? Кто?

Харви похолодел, не сводя глаз с отца. А тот протянул свою шершавую руку и погладил Харви по голове.

– В доме никого не было, кроме тебя, – прошептал он. – Но вряд ли это сделал ты. Ты же жалкий хлюпик. Мой напуганный малыш. У тебя бы не хватило духу. Или все-таки хватило?

Давным-давно Харви часто показывал отцу свои рисунки, ждал, что он похвалит, как хвалил Томми.

Сейчас отцовская рука касалась его волос чуть ли не с нежностью. Этой же самой рукой он однажды ударил Харви. Сказал – лучше бы погиб ты, а не Томми. Но это не имело значения. Харви уже много лет понимал, что отец терпеть его не может. Он покачал головой и подумал: «Не надо любить меня за это. Люби за что угодно, только не за это».

– Боже мой, – проговорил отец и тяжело ссутулился – так, что плечи, казалось, совсем провалились. – До чего же мне страшно. Всегда было страшно. Где же Бог? Хоть бы все это мне приснилось. Это было словно во сне. Это сон, Харви? Пусть это будет сон.

И завалился вперед. Харви подхватил его, не давая упасть. Это было почти как объятия, только отец его не обнимал. Не мог – руки слишком сильно дрожали. Харви положил подбородок отцу на плечо и долго гладил по спине, успокаивая. Пока дрожь не унялась.

Есть на свете вещи, которых нельзя ни простить, ни забыть, и тем не менее надо идти дальше. Ему бы не хотелось жить в мире, где нет ни капли доброты. Харви прекрасно понимал отцовские страхи.

– Ладно, пап, – мягко сказал он отцу. – Будем считать, что это был сон.

Мы с Пруденс много долгих часов изучали книги о князьях преисподней. Это было похоже на блуждания по сайту знакомств, вот только интересы фигурантов сводились к кровопролитию и отрыванию конечностей. Я не понимала, как вычислить, кто именно из князей преисподней замешан в нашей истории.

Но вычислить было необходимо. Определить его имя. Не зная имени, никакого демона не изгонишь.

– Не думаю, что это Калибан, – сказала я наконец.

– Говорят, Калибан очень сексуален, – протянула Пруденс. – Но вряд ли он тот, кого мы ищем.

Я захлопнула еще одну книгу. Пруденс вопросительно подняла глаза.

– У меня из головы не идет одна строчка. «В первый день конца к людям вернулась память их предков», – процитировала я отрывок из той книги о событиях в Шотландии. – Сколько у нас осталось времени? Когда он наступит – первый день конца?

Пруденс не ответила. За нее ответил Ник Скрэтч.

В открывшейся двери нарисовался его силуэт. От виска до самой шеи тянулась темная ленточка крови. Он всегда казался непобедимым, но впечатление было обманчиво. Он тоже уязвим. А я послала его в город, кишащий людьми, которые под действием чар стали очень опасны.

До этой минуты я и сама не осознавала, как сильно он мне дорог.

Ник сказал:

– Конец уже наступил.

Сабрина Спеллман хлопотала над Ником Скрэтчем. От их вида меня тошнило. У нас не было времени, но тем не менее Сабрина настояла, что рану надо промыть и исцелить, терзала его назойливыми вопросами о том, как он себя чувствует и не надо ли еще чем-нибудь помочь.