в сущности, жалкую роль людей недальновидных, поддавшихся наглому обману, послали к государю дворянина (Астафьева) с донесением о заключении перемирия и «обрании его королем Польским и в. князем Литовским».

Государь только что прибыл в Полоцк на обратном пути из-под Риги, когда он 31 октября получил донесение от князя Одоевского с товарищи. После того, во время его присутствия на торжественном служении в Спасо-Преображенском монастыре, игумен Богоявленского монастыря Игнатий Иевлич в обращенной к нему речи приветствовал государя как новоизбранного на престол Польши и Литвы. Алексей Михайлович был так доволен означенным донесением и так поверил в свое избрание, что тотчас по получении о том известия послал ведавшему в его отсутствие столицей боярину князю Григорию Семеновичу Куракину указ об отправлении в соборе и других храмах благодарственного молебствия за победы над шведами и за избрание его преемником польского короля. События, конечно, показали потом, что и то и другое торжества были преждевременны. Но поляки, конечно, имели нужду пока поддерживать свой обман. Особенную преданность царю показывал польный литовский гетман Винцентий Гонсевский, и Алексей Михайлович, еще пребывая в Полоцке, послал ему со стольником Артамоном Матвеевым богатые подарки, именно семь сороков соболей, ценой в 700 рублей. Когда царь, направляясь к Москве, прибыл в Смоленск, тут явился к нему посланный из Вильны польскими комиссарами шляхтич Ян Корсак и в торжественной аудиенции 21 ноября от их имени сказал ему пышную польскую речь, в которой именовал его «обранным королем Польским и великим князем Литовским». При сем он просил царя в знак его милости к своим будущим подданным отодвинуть свои войска назад за реку Березину, под предлогом, чтобы обыватели Великого княжества Литовского могли свободно выбрать и снабдить полномочиями своих послов на предстоящий сейм, на котором должно произойти окончательное избрание его самого. Подобная слишком дерзкая просьба, конечно, не была исполнена. В марте следующего 1657 года в Москву прибыли еще польские послы с известиями все о том же избрании Алексея Михайловича, на сей раз в Калише сенаторской радой; причем она отклонила искательство польской короны со стороны венгерского князя Ракочи. Однако формального сеймового избрания пришлось долго ждать. Под предлогом вновь появившегося морового поветрия сейм был отложен, и назначенное для него московское посольство не состоялось.

Той же весной возобновились военные действия против шведов в Ливонии; но очевидно неудачная осада Риги послужила поворотным пунктом в этой московско-шведской войне; хотя она продолжалась с переменным счастьем и хотя датский король, понуждаемый московским царем, также начал войну со шведами, однако перевес явно стал склоняться на сторону последних, владевших вполне европейским военным искусством и лучше предводимых (Де ла Гарди, Левен, Горн, Крузе и другими). Де ла Гарди и воевода Царевиче-Дмитриева Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин некоторое время пытались завязать переговоры о перемирии; но, когда польный гетман Литовский Винцентий Гонсевский, стоявший с войском в Курляндии, покинул ее, взяв большую контрибуцию, и ушел на Жмудь, шведский полководец, переменив тон, перешел в энергичное наступление, и тем успешнее, что на помощь ему прибыл из Карелии генерал Крузе. Наиболее важными событиями компании сего года были взятие приступом и разграбление Псково-Печерского монастыря и поражение русских под Валком в июне месяце, причем был смертельно ранен их храбрый воевода Матвей Васильевич Шереметев. А весной следующего, 1658 года русские потерпели неудачи под Нарвой и вновь отбитыми у них Ямбургом и Ниеншанцем. Обе стороны желали прекращения войны, а потому в ноябре сего года в Валиесаре, недалеко от Нарвы, состоялся съезд. Мирные переговоры начал бывший под этим городом воевода князь Иван Андреевич Хованский. Продолжали их со стороны шведов Бельке и Горн, а со стороны русских князь Прозоровский и воевода Царевиче-Дмитриева городка Ордин-Нащокин. Последний, собственно, и вел переговоры. Русские потребовали не только уступки занятых ими в Ливонии городов, но также Риги, Ревеля и Нарвы и, кроме того, возвращения отошедших по Столбовскому договору Карелии и Ингрии. А шведы мирились только на границах, определенных Столбовским договором. Вследствие столь несогласных обоюдных требований, заключение прочного мира оказалось пока невозможным, и согласились только на трехлетнее перемирие (20 декабря 1658 г.), на основаниях uti possidetis; таким образом, Россия удержала за собой занятую ею полосу Ливонии. Царь был рад этому перемирию и велел праздновать его колокольным звоном и пушечной пальбой. Дело в том, что в это время уже вполне обнаружился польский обман и возобновилась война с Польшей за Малороссию. Но и шведы также были довольны, ибо ни война их с поляками, ни враждебные отношения с Данией не прекращались.

Главным воеводой в занятой русскими части Ливонии по-прежнему остался Ордин-Нащокин. Это был псковский дворянин, отличившийся своей преданностью московскому правительству в эпоху псковского мятежа. Во время польской войны мы его видели воеводой в Друе на Западной Двине, где он проявил свои дипломатические способности сношениями с центральным курляндским герцогом Яковом и сообщением в Москву (в приказ Тайных дел) разных известий и слухов о делах соседних стран. Мы видели также, что в его донесениях с самого начала проглядывает наклонность к примирению с Польшей и явная неприязнь к шведам, и он немало постарался к возбуждению против них Алексея Михайловича. Затем он отличился во время шведской войны и получил воеводство опять на Западной Двине, именно в Царевиче-Дмитри-евом городе (Кукейносе), занимавшем важное стратегическое положение: с одной стороны, сей город был близок к Риге, а с другой – по той Двине из Витебска и Полоцка сюда шли съестные и боевые припасы и подкрепления для войск, занимавших соседнюю Ливонию. Отсюда Нащокин продолжает следить за политикой и военными событиями разных стран и доносить обо всем царю. Но его донесения иногда неверны, так как нередко основывались на пустых слухах и ложных сообщениях, и большей частью односторонних, то есть направлены более или менее в пользу поляков. Особенно живую переписку он поддерживал с польным литовским гетманом Винцентием Гонсевским, который коварно льстил ему и царю, явно стараясь возбудить их против шведов; причем гетман не забывал о своих личных интересах, то есть о своих маетностях в области, занятой русскими, а также о получении от царя возможно более всяких милостей. Донесения Нащокина тем более оказывали влияние в Москве, что вновь разразившееся в 1658 году моровое поветрие в Литве и Ливонии сильно затруднило получение оттуда известий; сам царь жаловался на недостаток сих известий в грамотах к своим воеводам. Из тех же донесений видим, что возвышение незнатного Нащокина и возрастающее доверие к нему царя вызывали зависть и недоброжелательство со стороны других воевод. Нащокин,