ногам, со слезами на глазах рассказывали ему о своей неудаче; передавали ему и речи ляхов, которые под видом тайны сообщили им, будто московские комиссары уговорились с польскими возобновить Поляновский договор и, следовательно, вновь отдать полякам Малую Русь. Хмельницкий сильно вспылил и стал говорить, что он отступит от христианского царя и поддастся басурманскому. Созванные им на совет полковники едва могли его успокоить, выражая свое недоверие к речам коварных ляхов. Алексей Михайлович уведомил гетмана о перемирии с поляками и постановлениях виленской комиссии. На это уведомление гетман в декабре 1656 года отправил ответ почтительный, но исполненный сомнений. Он ссылался на известные неправды ляхов, предсказывал, что они договора своего относительно выбора в короли не исполнят и, конечно, как всегда, будут отлагать это дело от одного сейма до другого. В доказательство их коварства сообщал, что они во время самих виленских переговоров послали к цесарю с предложением короны его родному брату, а прежде того предлагали ту же корону Ракочи. Хмельницкий лучше знал польские политические приемы и обстоятельства и был прав в своих опасениях и предсказаниях. Напрасно Алексей Михайлович пытался ввести его в свои виды и помирить с поляками; ошибка была сделана непоправимая: Виленским договором и перемирием московское правительство поляков к себе не привлекло, а казаков в значительной мере оттолкнуло и охладило.

В Москве стали получаться из Украйны известия о том, что гетман, вопреки статьям о подданстве, принимает послов от соседних владетелей, заключает с ними трактаты и вообще ведет самостоятельную политику, хотя по наружности остается как бы верен царю и пишет ему почтительнейшие грамоты. Меж тем Хмельницкий продолжал дружить со шведским королем и заключал оборонительные союзы с Ракочи Седмиградским, господарями Молдавским и Валахским, а также вел переговоры с ханом Крымским. С Карлом X и Ракочи он даже переговаривался о разделе Польши, выговаривая себе владетельное вассальное положение в Малой России вроде курфюрста Браденбургского или герцога Курляндского. Великую Польшу и Западную Пруссию они назначали шведскому королю, а Малую Польшу, Мазовию, Литву и Галицию – Ракочи. На основании такого договора Хмельницкий в начале 1657 года отправил последнему на помощь против поляков отряд войска под начальством помянутого полковника Антона Ждановича. Таким образом, выходило вопиющее противоречие: московский царь воевал со шведами и мирился с поляками, а его подданный, казацкий гетман, наоборот, продолжал воевать с поляками и находился в союзе со шведами. Но в Москве понимали, что, имея на шее внешнюю войну, нельзя круто обойтись с таким непослушным подданным, у которого в распоряжении находилось 60 000 испытанной боевой силы, и потому относились к нему осторожно. Царь посылает гетману жалованье и мягко спрашивает его о причинах его поведения. Гетман по-прежнему ссылается на польское коварство и в доказательство извещает, что от Яна Казимира приезжал к нему волынский каштелян Веневский и уговаривал перейти на сторону короля, причем уверял, что Виленский договор о выборе царя никогда не будет исполнен; с этим предложением приезжал к нему и посланник от цесаря. Умалчивая о том, что отвечал польскому королю очень любезным письмом, Хмельницкий в апреле через своего посланца Коробку уведомляет государя о новом коварстве ляхов: по известию, полученному от молдавского господаря, они готовятся ударить на Украйну в союзе с цесарем, турецким султаном и крымским ханом. Султану ляхи обещали за то отдать соседнюю с Молдавией часть Украйны до Каменца-Подольского включительно. Вместе с сим уведомлением гетман просил милости царской для своего шестнадцатилетнего сына Юрия, которого, с согласия полковников, назначил своим преемником на гетманстве.

Богдан Хмельницкий еще не достиг полной старости: ему было лет 60 с небольшим. Но чрезвычайное напряжение физических и умственных сил за последние десять лет, а также неумеренное употребление горелки расстроили его крепкое здоровье; во время данных переговоров он уже очень хворал, не являлся более во главе казацких полков и не выезжал из своего Чигирина. Очевидно, его озабочивала мысль о будущем страстно любимой Украйны и о судьбе собственной семьи. Безвременная смерть старшего сына Тимоша, по всем признакам, немало удручала старика, лишив его возможности оставить булаву надежному продолжателю своего рода и своего дела. Младший сын Юрий не был похож на старшего и не обещал казацких доблестей. Тем не менее отец, очевидно лелеявший мысль быть родоначальником собственной казацкой династии, сосредоточил теперь на нем свои надежды, старался дать ему приличное образование и еще при жизни своей хотел обеспечить за ним гетманскую булаву. Ему, конечно, не трудно было склонить казацкую старшину на предварительное избрание сына; но вслед за тем открылось, что его доверенный помощник и самый близкий советник, войсковой писарь Иван Выговский, уже интриговал в свою пользу и имел своих сторонников, между прочим, миргородского полковника Лесницкого, которые и не хотели дать своего согласия на избрание Юрия. Узнав о том, старый гетман сильно рассердился и едва не казнил Лесницкого, а Выговского велел приковать ничком к земле. Однако мольбы и слезы любимого писаря тронули старика, и он простил его.

В апреле 1657 года царь отправил в Чигирин окольничего Федора Васильевича Бутурлина и дьяка В. Михайлова для разведывания о положении дел и для объяснений с гетманом. На Украйне царских посланников встречали полковники и сотники и провожали их от города до города, от села до села. 23 мая они приехали в Гоголево; здесь их встретил Остафий Выговский, отец войскового писаря, со священниками, с крестами, иконами и хоругвями и со своими двумя сыновьями, Даниилом и Константином. Проводив иконы и кресты в церковь, Остафий позвал окольничего и дьяка к себе на обед. Тут они начали расспрашивать о сношениях гетмана и Ракочия и посылке последнему на помощь Ждановича с войском. Словоохотливый хозяин рассказал историю с возвращением казацких посланцев с виленского съезда и слезным донесением гетману об отдаче Украйны назад ляхам. При сем Остафий особенно распространялся о том, что негодованию Хмельницкого и его намерению отступить от Москвы особенно воспротивились сыновья Выговского, писарь Иван и Данило, женатый на дочери гетмана Катерине. Рассказал и о договоре его с Ракочи, чему опять-таки будто всеми силами противился Иван Выговский. Гетман же ошалел и в болезни своей на всякого сердится, так что впору бежать от него; на его неправду и злодейство никакими мерами не угодишь. «Если бы не ты да не матка, – будто бы говорил отцу писарь Иван Выговский, – то я бы давно с горя убежал от него к его царскому величеству или в иное государство». Тот же сын Иван, чтобы услужить царскому величеству, женился на православной шляхтянке,