собственно, вышла ссора; узнали только, что вспыльчивый Алексей Михайлович в пылу спора с Никоном назвал его мужиком, то есть невежей, и на замечание, что он ему духовный отец, отвечал, что предпочитает иметь отцом антиохийского патриарха, – и немедля послал вернуть сего последнего. Однако, когда Макарий приехал опять в Москву, он не мог добиться точного ответа на вопрос, зачем его вернули. Сам Никон ему объявил, что его присутствие нужно для участия в церковном соборе, который тогда был созван по вопросу о крещении ляхов. Макарий стал на сторону того мнения, которое считало новое крещение папистов несогласным с церковными правилами. Царь согласился с ним и в этом смысле издал указ. Потом оказались и еще некоторые поводы к возвращению антиохийского патриарха, а именно участие в осуждении новой арианской ереси (протопоп Неронов) и прибытие в Москву молдавского митрополита Гедеона. Этот митрополит приехал в сопровождении большой свиты послом от господаря или воеводы Стефана с предложением подданства от него лично и от всей Молдавской земли. Но царь гневался на воеводу за то, что он помогал ляхам против казаков; вообще Алексей Михайлович не верил в искренность сего предложения и считал его обманом, несмотря на предъявленные послом письменные уверения иерусалимского патриарха. Благодаря заступничеству Макария царь наконец смиловался и согласился на условия, о которых просил воевода, а именно: помогать ему своим войском против татар и турок, утвердить за ним пожизненное господарство, в течение десяти лет не требовать дани и прочее. Но дело ограничилось взаимными подарками и почестями; а действительное подданство, как и следовало ожидать, не состоялось. Алексей Михайлович, однако, это время так высоко думал о своем могуществе и своих обязанностях в отношении к православию, что обнаруживал желание ополчиться на мусульман и освободить от их ига православный Восток. Эту свою мечту он высказал проживавшим в Москве греческим купцам, когда в день Пасхи в соборе подозвал их к себе и роздал им красные яйца; о чем купцы рассказывали потом антиохийцам.

В одно из следующих воскресений патриарх Макарий со свитой присутствовал в соборе при хиротонии Иосифа, архиепископа Астраханского. Царь и оба патриарха сидели в креслах на высоком помосте, на уступах которого расположились архиереи; вокруг амвона стали шесть халдеев в красных кафтанах с широкими рукавами и жезлами в руках, в высоких красных колпаках. Когда новопосвященный произнес исповедание и начал читать Символ веры, все поднялись. За обедней совершено было его посвящение. А потом во время царского стола он, окруженный халдеями и сопровождаемый боярами, ездил окроплять кремлевские стены. На другой день он окропил вторую стену (Белгород), а на третий остальную. Затем подносил подарки царю, патриарху и всему духовенству, присутствовавшему при его освящении.

На глазах антиохийцев происходили и приготовления к задуманной царем шведской войне. По словам Павла Алеппского, в Новгород и Псков отправлялись обозы с боевыми и съестными припасами для войска. Между прочим, отправлена масса свиных туш, по обычаю разрубленных пополам для более удобного их вяления. Запасы эти привозились из разных областей, и даже из отдаленной Сибири. На реках Каспле и Белой строилась большая флотилия стругов для сплава ратных людей и запасов вниз по Западной Двине. В то же время отовсюду собирались ратные люди, которых снабжали огнестрельным оружием, отчасти получаемым из иностранных государств, отчасти изготовленным дома царскими оружейными мастерами. На военные расходы, кроме повсеместного денежного сбора по 25 копеек со двора, с архиерейских домов и монастырей взималась десятая часть из их казны и сельскохозяйственных имуществ; с торговых людей десятая часть их капиталов, а со служилых людей, почему-либо не явившихся лично или не выставивших положенное число ратников, взимались особые за то деньги. Таким образом, царь приготовил средства для войны, не трогая собственной казны; причем он будто бы архиереям и игумнам обещал по заключении мира взятое у них, возвратить вдвое.

Весной 1656 года с большой торжественностью выступила из Москвы рать, отправленная против шведов. Вслед за тем и царь начал готовиться в поход; причем, по своему обыкновению, он ездил на богомолье в городские и загородные монастыри. В день Вознесения (15 мая) состоялся его отъезд из столицы, при обычных церемониях, молебствиях и колокольном звоне. Царь явился в собор в богатом одеянии; на голове его вместо короны был колпак, осыпанный жемчугом и драгоценными камнями и украшенный султаном наподобие пера. Он сел на коня и поехал в сопровождении многочисленной боярской свиты; а за каждым боярином и вообще знатным человеком следовала толпа его собственной челяди, щеголявшей хорошим вооружением и господскими конями. За этой свитой двигались заводные кони в роскошных уборах, царские экипажи, стольники и другие придворные чины, а затем стрельцы и прочее войско. На другой день рано поутру Никон, пригласив с собой патриарха Макария, в экипаже поспешил в принадлежавшее ему селение за несколько верст от города, где у него был построен дворец. Здесь он встретил царя и угостил его и бояр роскошной трапезой, продолжавшейся до позднего вечера; после чего царь простился с обоими патриархами, принял от них неоднократное благословение, сел в карету и уехал.

Недели через две патриарх Макарий со своей свитой был наконец отпущен из Москвы.

На этом обратном пути через Киев и Украйну Макарий заезжал в Чигирин, местопребывание Хмельницкого, который выслал ему навстречу писаря Выговского, а потом сына своего Юрия с местным духовенством. Антиохийцев поразили глубокие пески и болота, среди которых расположен этот сильно укрепленный город, так что они невольно спрашивали, почему гетман выбрал его резиденцией. Им ответили: потому что он лежит на границе с татарами. Из Чигирина патриарх направил свой путь через селение Суботово, где прежде жил старший сын гетмана Тимофей и где теперь находилась его гробница, поставленная в храме Св. Михаила, куда покойный отдал сокровища армянских церквей, захваченные им в молдавском городе Сучаве. Над гробницей его висела большая хоругвь с портретом героя верхом на коне с мечом в правой руке и с булавой в левой и с изображением Молдавии на переднем плане. В Суботове проживала его вдова, дочь молдавского господаря Василия; она несколько раз посетила владыку-патриарха, который, конечно, по ее просьбе совершил поминовение ее супруга при его гробнице. Она была окружена казацкими и молдавскими девицами и подобно им была одета, как невольница, в суконном колпаке, опушенном мехом. Павел прибавляет, что владевшая четырьмя языками (валашским, греческим, турецким и русским) бедная Роксанда, на которую отец истратил многие сокровища, чтобы вызволить ее из Царьграда, жила теперь вдали от родных и родины, среди чужих людей, во дворце среди укрепления,