— Как-нибудь тоже опробую.

Рус понемногу начал успокаиваться. Принимать то, что Мирослава не только ему принадлежит. Меня, как оказалось не меньше клинит на этой девочке. Я действительно всерьёз обдумывал над тем, чтобы уступить, но сейчас понимаю, что нет. Однозначно, либо вдвоем, либо никак.

К дому Екатерины, одногруппницы и подруге Миры, мы подъехали ближе к двум ночи. Свет в окнах не горел, на веранде только. Руслан, вытащив телефон из кармана брюк, хотел набрать Мирославе, но она сама вышла за ограду.

Одного взгляда хватило, чтобы понять, произошло что-то крайне неприятное. Причём, чёткое понимание, что это, неприятное, больше нас с братом касается. Лицо Миры было: нет не зарёванным, но она казалась не-то печальной, или растерянной, — хер пойми!

В глазах сплошная боль, разочарование и ярость.

У меня внутри оборвалось всё. Не знаю как, но я понял. Это момент, когда Мирослава нам с братом больше не принадлежит.

Она подошла и остановилась на расстоянии полуметра. Руслан, стоял чуть правее, хотел что-то сказать, но не решался. Он тоже что-то чувствовал. На улице довольно прохладно, но воздух вокруг нас густой, накалён и давит так, что задохнуться можно.

Это впервые на моей памяти, когда причина подобному гнёту не мы с братом, а Миниатюрная девочка, у которой едва заметно дрожит подбородок.

Мира протянула мне общую тетрадь, взглянув на которую я понял, что это медицинская карта.

В груди что-то кольнуло. Явно не просто так, вот с таким искажённым выражением лица, она сейчас мне её подаёт.

Не спеша беру в руки пожелтевший картон. — Зайцев Сергей Михайлович.

Мне бы разозлится, да только вместо злости, какого-то хрена волнение.

— Последняя запись. — говорит наша девочка совершенно бесцветным голосом.

Мне хватило всего одного взгляда. — Жалобы больного, дата и мой почерк.

В голове так четко всплывает картинка тринадцатилетней давности. Будто бы это было вчера только.

— Артур Тимурович, — кричи старшая медсестра.

— Моя смена закончилась, Наталья Андреевна! — не сбавляя шаг, и не оборачиваясь, иду в сторону ординаторской. — Все карточки я подписал и все вопросы не ко мне!

— Артур Тимурович, там мужчине совсем плохо. Вторая смена только заступила, плюс Дмитрич опять с похмелья.

— Да как же блядь, вы мне дороги то все, а? — разворачиваюсь на сто восемьдесят и иду в приёмное отделение.

Прямо в коридоре достаточно тяжело дыша на кушетке лежал мужчина. Видно, что мужику было действительно херово, обезболивающие его не брали.

— Острая аппендицит! — говорит Наталья, и подаёт мне уже заведённую больничную карточку с вот этой самой тетрадью.

55 Глава

— Откуда она у тебя, Катя? — у меня так сильно дрожали руки, что я не могла рассмотреть строк.

— Я практику в полиции проходила! Из зоны заключения двое зеков сбежали. Один был с огнестрельным ранением, и мы проверяли больницы. Вот в одной из них, нужно было проверить карты, которые лежали в архиве. Было подозрение, что беглец, которого подстрелили, мог податься именно в эту больницу, так как у него там сестра старшей медсестрой работает. Ну в общем, нас с Таськой отправились рыться в архиве. Была версия, что его могли оставить в больнице под другим именем. В общем, карточка твоего отца, мне прямо под ноги упала.

— А как ты поняла, что это она? Ну что эта карта именно моего папы.

— Накануне я смотрела его дело, Мира. Прости, пожалуйста, я врать не буду. Я знала, что твой папа сидит в тюрьме, но мне было любопытно узнать причину.

— Я вовсе не обижаюсь на тебя, Катя. Просто хочу знать. — злость, паника, отчаяние.

Я рассматривала эту карту на протяжении двадцати минут. Не всю, разумеется, а последнюю запись. Меня сразу привлёк почерк, очень размашистый, но достаточно разборчивый. И подпись, она какая-то уникальная у Артура. Я видела её в документах в доме Акиевых. Она изначально показалась мне несколько странной. Подпись была больше похожа на каллиграфическую, состоявшую из двух слогов, и перечёркнута очень интересным завитком. Повтори такую очень сложно, мне кажется.

Почему я не помнила этого раньше? Почему только сейчас?

* * *

“— Папочка, ты посидишь со мной”? — я сидела в изголовье своей кровати, укрытая мягким пледом, на ногах шерстяные носки, горло обмотано мягким шарфом. Но я не болела. Вернее, болела, но не простудой. Мы с мамой играли в доктора. Накануне был мой день рождения, мне исполнилось семь лет. Родители подарили мне набор доктора, и мама сейчас лечила меня. Лечила так, потому что по-настоящему не получалось.

“— Славочка, доченька. У папы живот болит. Сейчас приедет доктор, и он отвезёт его в больницу.” — мама улыбалась. Она такой сильной была, не хотела, чтобы я видела её слёзы. Слёзы не из-за папиной хвори, из-за моей. Я очень долго болела.

Именно с этого началось всё. У меня были неправильные воспоминания. Почему-то я думала, что помню момент, когда отца забрали в полиции. И я помню Артура и Руслана на пороге нашего дома. Но этого быть не может! Так точно не может быть, потому что я утром следующего дня, с обострением также попала в больницу.

Тогда почему и как?

* * *

— Я вспомнила, ты как-то говорила, у твоего папы день рождения тридцатого мая, и что он, ровесник моего. Ну то есть год рождения у них один получается. Плюс, Солнечный. Ты же оттуда родом.

— Разве это я тебе говорила? — этот вопрос звучит больше, как риторический.

— Мы же с тобой вместе документы сдавали на практику, разве ты забыла?! Ты мои рассматривала я твой.

— Точно.

— Ты знаешь, я не помешана на вот этих вот всяких магических ритуалах и прочем. Но вот как-то эта карта пролетела перед моими глазами, и мне показалось это неслучайным. И сейчас, глядя на тебя, я понимаю, что была права. Скажи, она поможет тебе оправдать твоего отца?

— Его ночь оперировали. И оперировал, отец Агаты.

— Не поняла, а при чём тут отец Агаты? А! Он был хирургом. Ой, слушай, папа говорил, он вернулся в страну, и он может пойти свидетелем, — у Кати загорелись глаза и дальше она говорить стала достаточно эмоционально. — Блин, Мирослава. Это же круто. Твоего папу освободят, и ты наконец, обретёшь семью.

— Мой отец, получается. По версии следствия на следующий день после полостной операции, как написано в карточке с перитонитом. Выехал в поле, где, не заметив двух малолетних детей…

Я продолжить не смогла, но и не нужно было, потому что Катя, всё поняла.

— Но