— Коттен, сегодня, после того как обнаружили тело этого парня, со мной произошло что-то очень странное. Ко мне в мысли будто бы кто-то залез. Но не так, как у шизофреников, у которых в голове звучат голоса и говорят, что делать. Это были мои мысли. Трудно объяснить. В общем, я дошел до того, что достал из ящика стола пистолет и собрался пристрелить себя.

— Господи, Тед.

— Дикое ощущение. Сначала мне стало плохо, я почувствовал себя разбитым, закружилась голова; показалось, что я не нужен ни себе, ни кому-то другому. Решил, что это настроение как-то связано с состоянием сердца. Меня настолько переполнило отчаяние, что я прямо расплакался. Мир показался перекошенным, никакой надежды на будущее. Я стал винить себя в смерти того парня. Ну почему я не разглядел вовремя? Я отвечаю за своих людей, и нет мне прощения. И за это придется заплатить. Я стал думать, как посмотрю в глаза его родным и друзьям — и своим родным и друзьям тоже — после такого равнодушия? Я был погребен под грузом вины, позора, упреков, отчаяния и безнадежности. Я решил, что не смогу искупить то, что натворил. Коттен, я ведь не помню даже его имени. И что после этого за человек Тед Кассельман? — думал я. Каждая лишняя прожитая тобой минута — позор. А потом что-то словно выдернуло меня из этого состояния. Не знаю что, но я повторил про себя слова, которые когда-то говорил тебе. Что никогда не стану думать о самоубийстве. Самоубийство — для трусов. И понял, что надо бороться с этими мыслями, что они принадлежат кому-то другому — или чему-то другому, — но не мне. Мой разум стал полем битвы — и я должен был сражаться с этими мыслями. Я стал сражаться. Это было нелегко.

— Тед, ты отнюдь не слабый человек, ты сражался, но пойми… Ты не нажал на курок лишь потому, что они оставили тебя в покое. Чтобы ты рассказал мне, как это происходит. Они хотят, чтобы я знала, с какой легкостью они управляют людьми — и оставляют в живых, если это им зачем-то нужно. Они хотят, чтобы я поняла: они могут добраться до тебя или до Джона. Тед, в следующий раз тебя уже не отпустят — и ты не вернешься.

Тед помолчал несколько секунд перед тем, как ответить.

— Тогда я тем более хочу, чтобы ты сделала специальный репортаж, где рассказала бы, что представляют собой эти самоубийства. Люди должны знать, как легко такое может случиться с каждым. Направь это знание против злых сил. Лучше тебя никто не справится. Ты знаешь обо всем из первых рук.

— Но мне просто нечего предложить. Ты ведь знаешь, как большинство к этому относится. Бесы, демоны — то, из чего стряпают фильмы ужасов и шпионские романы. Не могу же я появиться на экране и рассказать страшилку. — Коттен помолчала. Тут есть что-то еще. Весь день она думала о покушении на Джона. А теперь еще и Тед едва не покончил с собой. — Я не уверена, что хочу делать репортаж. Из-за меня ты и Джон в опасности. Если я остановлюсь, дам задний ход, может, тогда самоубийства прекратятся, и вам с Джоном ничто не будет угрожать. Я не переживу, если ты или Джон…

— Самоубийства не прекратятся, если мы не примем меры. Точнее, если ты не примешь меры. Ты сама это знаешь. Если ты не встанешь у них на пути — значит, они победили. Ты ведь избранная. А медлить нельзя. — Голос Теда стал жестким. — То, что случилось сегодня со мной, происходит с сотнями, тысячами ни в чем не повинных людей каждый день. Что-то — мне наплевать, как это называется, — влезло ко мне в мысли, Коттен. Ты должна действовать немедленно. Если спасешь хотя бы одну жизнь, уже хорошо. Я все подготовлю. Будешь в Нью-Йорке в ближайшие пару дней?

Коттен не могла произнести ни слова. Тед прав: она должна остановить этот кошмар. Но расплата может оказаться слишком страшной для нее.

— Боюсь, что я не смогу уехать из Лондона так быстро. Мы с Джоном должны задержаться. Кроме того, мне сказали, что ему надо несколько дней полежать в больнице.

— Значит, мы организуем трансляцию из нашей лондонской студии. Начинай писать текст. Я перезвоню тебе и сообщу подробности.

— Я сделаю все, что в моих силах, — сказала Коттен.

— Коттен…

— Что, Тед?

— Кажется, я наконец-то начинаю понимать.

— Я подожду за дверью, — сказал агент Венатори, когда Коттен зашла в палату Джона. Она проверила, как он, подошла к окну и стала смотреть на центр Лондона. Была полночь, дул ветер, по небу летели низкие облака. Она смотрела на город — собор Святого Павла, Биг-Бен и в отдалении — шпили Вестминстерского аббатства.

Она отчаянно пыталась понять, что творится вокруг. В том числе и с теми, кого она знает и любит. Является ли упоминание о дочери ангела на табличке всего лишь бессмысленной поэтической строчкой, сочиненной тысячи лет назад, или оно имеет прямое отношение к ней? Что, если Эдельман неправильно прочел смутные глифы? Поможет ли передача спасти людей или только увеличит количество жертв?

Коттен посмотрела на Джона, который спал глубоким сном. Она готова сделать все, чтобы спасти его. И они это знают. Падшие ангелы снова попытались отобрать Джона у нее. Сначала хотели опозорить их обоих в глазах церкви и всего мира с помощью фотографий Темпест Стар. А затем попытались убить его, чтобы припугнуть ее.

Коттен села у кровати Джона, протянула руку и прикоснулась к его лицу, не сводя с него глаз. Они хотели, чтобы она испугалась, что может его лишиться. И вот, глядя на Джона, прислушиваясь к его неровному дыханию, она поняла, что может быть и наоборот. Почему они так хотят напугать ее? Ответ пришел сразу. Потому, что в ее власти остановить их. Это они ее боятся. Они сами до смерти напуганы. Должно быть, она вот-вот обнаружит то, что они хотели бы спрятать навечно. Тайну того, как остановить их, как остановить Армагеддон. Эти новые мысли придали ей сил.

Чуть раньше медсестра принесла в палату раскладушку, и Коттен решила, что надо бы отдохнуть. Улеглась, закрыла глаза, стала дышать медленно, стараясь очистить сознание. Но, несмотря на усталость, спать не хотелось. Вместо этого она стала растворяться в жидком свете. Вспоминая все, чему учил Ячаг, начала погружаться в глубину. Может, там к ней придет решение?

Свет появился и заполнил ее, он вливался через все ее тело. Она пустила его в центр себя, ощутила его силу, представила, как он вращается внутри.

«Не выпускай этот свет, — вспоминала она слова Ячага. — Освободи разум, и пусть он движется свободно; не останавливайся ни на одной мысли, двигайся сквозь пространство и время в абсолютной тишине. Только в этот миг, исполненный совершенства, он и существует».

Коттен отбросила посторонние мысли, сосредоточившись на чистоте света.

Она услышала шум ветра за окном и гудение лифта. У стойки дежурной двое шепотом обсуждают последние новости об эпидемии самоубийств. Нервное позвякивание стаканов и кастрюль в больничной столовой. Где-то на улице женщина умоляет таксиста увезти ее из города. В голосе слышится страх.

Потом Коттен услышала звук, с которым кровь заструилась в теплую воду — женщина неподалеку легла в ванну и вскрыла себе вены; грохот стула, отброшенного ногой мужчины, который только что повесился на трубе в подвале дома в квартале отсюда. Веревка трещала под тяжестью тела.