— Я барабанила кулаком, но достучаться, похоже, не могла, — сказала она, надевая туфлю. — Тебе надо звонок починить или приспособить какой-нибудь дверной молоток.

— Звонок в порядке, — отвечал Фалькон. — Просто пройти через весь дом требует времени.

— Войти в дом-то ты меня пригласишь?

— Прошу, — сказал он.

Они расцеловались — формально, в обе щеки, и, неловко потолкавшись, направились в патио.

Она села за стол. Он предложил ей выпить. Она сказала, что выпила бы рюмочку мансанильи. Он принес вина ей и себе, принес оливки. Они сидели молча, глядя в одну точку, остро чувствуя присутствие друг друга, но ведя себя, как в театре, когда не можешь следить за действием из-за того огромного, что происходит внутри.

— Удивительно видеть тебя после того, что случилось позавчера вечером, — сказал Фалькон.

— Я и сама не ожидала, что должна буду прийти и увидеть тебя, — сказала она.

— Должна буду?

— Мы сведены вместе, Хавьер, и уклониться, избежать этого, вероятно, невозможно, — сказала она. — Это единственное объяснение тому, что происходит. Когда мы познакомились, я была твоей подозреваемой, а потом стала твоей любовницей.

— А потом бросила меня, — сказал он.

— Но я же вернулась, Хавьер, — сказала она. — И благодаря Алисии вернулась другой.

— Ну а теперь? — сказал Фалькон. — За этот твой приход тоже надо благодарить Алисию?

— На этот раз — нет, — отвечала она. — Я поговорила с ней. Она меня выслушала. Мне стало легче.

— Но это не… Да, я забыл: ты же должна была вернуться, — сказал Фалькон. — Я знаю, почему ты здесь, я и сам не могу не думать о Дарио, но кто или что свело нас вместе на этот раз?

— На этот раз, Хавьер, это сделали наши враги.

И впервые с тех пор, как он увидел ее в дверях, они поглядели в глаза друг другу.

— Ты хочешь сказать, что имела контакт с русскими?

Она кивнула.

— Но я просил инспектора Тирадо звонить мне при любом развитии событий, — сказал Фалькон. — Он заверил меня, что ничего не происходит. Что звонков не поступало.

— Я сама им позвонила.

Фалькон недоуменно заморгал.

Она рассказала ему о мейле и о том, как позвонила из дальнего конца соседского сада.

— И у нас нет записи этого разговора! — с досадой воскликнул Фалькон.

Она протянула ему два бумажных листка формата А4 с записью диалога, как он ей запомнился.

— Я нервничала, когда звонила, — сказала она. — Понимаю, что вела себя как дура — говорила взволнованно, паниковала, а такая реакция им как раз и требовалась.

Фалькон кивал, читая и перечитывая запись.

— Скажи мне что-нибудь, Хавьер, — проговорила она, когда терпеть его молчание ей стало невмоготу. — Скажи, что ты думаешь обо всем этом. Задай мне вопросы. Расспроси меня. Подробно. Начиная с самого начала.

— Когда это произошло? — спросил он.

— На мейле значилось «два часа дня», но я прочла сообщение только после четырех, а надо было еще зарядить телефон и положить на него деньги. Позвонила я около пяти.

— Пять часов назад, — сказал он.

— Я не хотела звонить тебе. Видишь, как все это сложно, — сказала она. — Мне нужен был разговор с тобой с глазу на глаз. Пришлось ждать возле дома, пока ушел этот американец.

— Опиши мне голос, — сказал Фалькон. — Говорил только один?

— Первый голос явно принадлежал иностранцу. Не знаю, как говорят по-испански именно русские, но то, что человек был иностранец, это точно. Сказал он только два слова: «Diga» и «Momentito», но мне и так стало ясно.

— Значит, говорила ты со вторым, и этот был уже испанец.

— Да, говорил он по-испански, но не как испанец, а скорее как южноамериканец.

— Может быть, кубинец? — предположил Фалькон. — На Кубе и сейчас еще многие говорят по-русски.

— Возможно. В акцент я не вслушивалась. Меня занимали смысл и тон его речи. Он был вполне вежлив со мной. Дважды поинтересовался, знаю ли я причину похищения Дарио, причем во второй раз он сформулировал вопрос несколько иначе.

— Это когда он сказал: «Но причина, по которой ваш сын был у вас отнят, вам понятна»? — спросил Фалькон.

— Он сказал это точно доктор, желающий объяснить необходимость карантина для Дарио. Словно мальчик болен заразной болезнью и так для него будет лучше. Тут я едва удержалась, чтобы не закричать в голос.

— А потом он упомянул…

— Ну да, он упомянул тебя, — сказала она. — Я была в ярости, Хавьер, не скрою. И сейчас еще чувствую ярость.

— Помни только одно, Консуэло, что я твой друг. И как бы ни изменило произошедшее наши отношения, я остаюсь твоим другом. Вернуть Дарио я хочу не меньше твоего. Не я его похитил, не я подвергаю его опасности. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы он целый и невредимый вернулся домой.

— Потому-то я и сказала, что на этот раз нас свели вместе наши враги. До меня это дошло, лишь когда я по памяти восстанавливала всю беседу.

— Они задумали очень хитрый маневр — напомнить тебе о моей ответственности за случившееся, — сказал Фалькон. — Но я им нужен в качестве твоего друга, потому что они знают, что отказать тебе в твоей просьбе мне будет очень трудно.

— Я так понимаю, что они хотят моей помощи в том, чтобы тебя подкупить. Они надеются, что, удерживая у себя моего сына, смогут низвести меня до их собственного морального уровня, что отныне я стану делать тебя своим доверенным лицом, а может быть, и любовником лишь для того, чтобы развратить и использовать в своих интересах.

— Не надо растолковывать мне все эти гадости, Консуэло.

— Надо, необходимо, чтобы ты понял, что я их раскусила, разгадала их маневр, — сказала Консуэло. — Они желают сделать из меня шлюху в надежде, что я потащу в грязь и тебя. Я ненавижу их. Я готова убить их за одно это, не говоря уж о похищении Дарио.

И в это мгновение он заново влюбился в нее. Если то чувство, которое он испытывал к ней в субботу в аэропорту, он считал любовью, то он ошибался, потому что только сейчас сердце его переполнилось восторгом и восхищением столь полными и самозабвенными, что ему захотелось осыпать поцелуями губы, произнесшие услышанные им слова.

Он понимал, что готов сделать для нее все на свете.

— Но одной вещи запись не доказывает, вещи, о которой ты в эмоциональной горячке, конечно, не подумала, — действительно ли Дарио у них в плену или же нет.

— Ты хочешь сказать, что я не потребовала у них доказательств, что он жив?

— Не совсем так. Я не сомневаюсь, что Дарио находится у русских, но мы не знаем точно, у какой именно из группировок, — сказал Фалькон.