В 1943 году на территории Канады размещалось более 20 концентрационных лагерей. В них содержали анархистов, коммунистов, военнопленных нацистов, сторонников Германии и тысячи ни в чем не повинных беженцев. По удивительному совпадению (или же умыслу Набокова) летний лагерь Лолиты назывался так же, как одно из самых северных учреждений этого рода – «Ку».

Реальный лагерь «Ку» располагался в дебрях Онтарио, действовал с 1940-го по 1946 год и пропустил через себя свыше 6700 заключенных. Еврейских мирных беженцев, в основном из Австрии и Германии, селили там вместе с нацистскими офицерами. Случалось, что бывшие узники немецких концлагерей оказывались заперты вместе со своими палачами, которые теперь угрожали им в Канаде. Об этом The New York Times публиковала десятки статей. Среди прочего увидели свет материалы о заключенном, которого президент Рузвельт личным указом делегировал в Европу для спасения евреев, а британцы сразу по прибытии арестовали.

История одного из наиболее известных узников лагеря «Ку», Эрнста Ганфштенгля, попала на страницы The New Yorker. Журналист потешался над тем, что бывший задушевный друг Гитлера уверяет (заметим, подобно Юнгхансу), будто сбежал из Германии, потому что после спора с Геббельсом якобы опасался за свою жизнь. В концлагере у Ганфштенгля, иронизировал автор заметки, как видно, много свободного времени для чтения, добавляя, что в письмах из заключения тот просит «новые черные оксфорды на толстой подошве, размер 12D».

Вполне возможно, что Набоков отправил Гумберта в Канаду, чтобы тот повторил лагерный опыт Германа из «Отчаяния». О канадских лагерях для политических радикалов Набоков наверняка знал еще в 1917 году: именно тогда Временное правительство ломало голову, вызволять ли из подобного учреждения Троцкого, чье появление в России в итоге обернулось такими катастрофическими последствиями.

Перед самым отъездом Набокова в США британцы стали массово арестовывать беженцев. Начало дебатов, разгоревшихся по этому поводу, Владимир застал в Европе, а потом читал о них уже в американских газетах. Если бы в мае 1940 года Набоков поплыл не в Нью-Йорк, а в Канаду или в Лондон, его семья осталась бы на свободе, но некоторых еврейских пассажиров такого корабля сразу по прибытии отправили бы в лагеря для враждебных иностранцев.

3

Шумиха, поднявшаяся вокруг «Лолиты» после отзыва Грэма Грина, заставила многие американские издательства заинтересоваться романом, но сотрудничать с Набоковым мешали обязательства писателя перед «Олимпией». Жиродиа заламывал такие проценты за американские права на книгу, что у агентов опускались руки. Желая вернуть себе контроль, Набоков дважды пытался объявить договор с Жиродиа недействительным, ссылаясь на пункт, который, по его мнению, нарушил издатель.

В дело вмешалось издательство G. P. Putnam’s Sons, не участвовавшее в предшествующих спорах. Глава издательского дома Уолтер Минтон познакомился на вечеринке с танцовщицей из кордебалета «Копакабана», и та рассказала ему о книге. Правда, впоследствии она ударила издателя бутылкой по голове в парижском ночном клубе (на глазах у Жиродиа), но договор каким-то чудом удалось подписать. Жиродиа получил деньги, Мин-тон – «Лолиту», а Набоков – всемирную славу.

Набоковым оставался последний год более-менее спокойной жизни. Дмитрия, два года обучавшегося вокалу в Бостонской консерватории, призвали в армию. Он проходил основной курс подготовки, но регулярно приезжал в Итаку. С угощением и виски захаживал к Набоковым и Эдмунд Уилсон, опираясь на трость из-за разыгравшейся подагры. Соня Слоним писала Вере о своей поездке в Швейцарию и встрече с Еленой. Владимир в свою очередь писал Елене, сокрушаясь о недавней смерти Евгении Гофельд и спрашивая, чем помочь родственникам покойной, оставшимся в Праге.

В августе 1958 года «Лолита» наконец добралась из Франции в Америку, повторив маршрут Гумберта Гумберта. Во Франции запрет на книгу отменили в январе 1958-го, но в июле роман снова объявили вне закона – недобрый знак для издателей в более консервативных Соединенных Штатах.

Владимиру и Вере к тому времени уже вовсю трепала нервы спонтанная рекламная кампания, с каждым днем набиравшая обороты, – хотя никто не гарантировал, что книгу не запретят, не конфискуют и не уничтожат. Скандал делал роман легкой мишенью; Набоковым оставалось только надеяться, что слава сделает его неуязвимым.

В Соединенных Штатах явно накопилась усталость от маккартизма и разоблачительного подхода к искусству (жертвой которого десять лет назад оказалась «Геката»). Отдельных борцов за общественную мораль подобные сочинения по-прежнему коробили, но все-таки появилась надежда, что американцы увидят на страницах книги нечто большее, чем порнографию. Тем летом Набоковы отправились на своем новеньком «бьюике» на запад, проехали вдоль северной границы США до Монтаны, заглянули на несколько дней в Канаду и через Черные холмы вернулись обратно. В Итаку они прибыли за несколько дней до августовской публикации «Лолиты» в Америке. Предчувствуя необратимые перемены в своей жизни, Владимир и Вера завели дневники, чтобы ничего не забыть.

В понедельник, когда вышел первый тираж «Лолиты», в издательство хлынули новые заказы; к концу недели счет пошел на тысячи. К утру пятницы в книжные магазины поступил уже третий тираж.

Ажиотаж воцарился по обе стороны Атлантики. Британская таможня изъяла экземпляр книги у туристки, которая возвращалась из Америки. Власти прокомментировали, что если «леди не согласна с нашим решением, она может подавать апелляцию». Попавшей в орбиту более масштабных дискуссий о гомосексуализме и пьянстве, «Лолите» предстояло стать предметом обсуждения в Палате общин, где набоковскому роману оппонировала группа, которая в свое время попрекала премьер-министра воскресной партией в крикет.

Свои недоброжелатели находились у «Лолиты» и в Америке. В колонке «Книги нашего времени», которую в The New York Times вел Орвилл Прескотт, ее назвали «скучной, скучной, скучной» и «омерзительной». Элис Диксон Бонд из Boston Herald тоже не одобрила роман, написав: «Можете сколько угодно повторять, что «Лолита» тонко написана… но, дочитав ее до конца, вы не найдете ничего, кроме обычной порнографии».

Видя, что за границей книга встречает сопротивление, руководство Публичной библиотеки Ньюарка, штат Нью-Джерси, решило не отставать и ввести свой локальный запрет. Публичная библиотека Цинциннати тоже отказалась принимать книгу на свои полки, а когда в знак протеста против этого решения уволилась член распорядительного комитета миссис Кэмпбелл Крокетт, остальных сотрудников это только рассердило.

Но как бы ни возмущались «Лолитой», редкой книге доставалось столько восторженных отзывов. Набоковское творение хвалили такие акулы пера, как Дороти Паркер, Лайонел Триллинг и Уильям Стайрон, а продажи били все рекорды. Новоиспеченный голливудский агент Набокова объявил, что «Лолита» стала самой раскупаемой книгой со времен «Унесенных ветром».

За этой шумихой почти незамеченным остался короткий обзор, который сделала для The New York Times Book Review Сильвия Беркман. Прочитав набоковскую «Дюжину» – сборник коротких рассказов, опубликованный на волне популярности писателя в 1958 году, Беркман другими глазами посмотрела на человека, с которым десять лет назад вместе ездила на работу в Уэлсли, – и увидела то, мимо чего проходили остальные. Она отметила внимание Набокова к теме маленького человека, которого «на полном ходу сбивают» безличные политические силы, и к «личным потерям, скитаниям и разбитым мечтам», которыми чреваты подобные столкновения. Удивительно в Набокове то, писала Беркман, что ему каким-то чудом удается извлекать и записывать «одну простую ноту боли» человека, сокрушенного историей.