призвал Данте к себе, долго беседовал с ним и остался в полнейшем восторге как от стихов молодого поэта, так и от его монархических воззрений.

Отсвет величия монарха сразу же привлек к Алигьери пристальное внимание всех крупных флорентийских политиков. Тогда-то перед ним и открылись двери Особого совещания, решавшего многие городские дела.

Он чувствовал в себе большую силу и верил в счастливую звезду, которая могла довести его до должности градоправителя. После избрания старейшиной Сан-Пьер-Маджоре прошло всего полгода — и он вошел в финансовый Совет ста, о чем раньше не мог и мечтать.

Служба занимала все время. Редкие минуты досуга Данте проводил с детьми. На поэзию времени уже не оставалось. Правда, он продолжал считать это занятие полезным для отечества и собирался заняться им позднее… Когда высшая политическая цель будет достигнута.

Однажды утром он зашел домой после мессы за каким-то документом. Дети окружили его, умоляя посмотреть дом, который они с няней построили во дворике под лимонным деревом. Что-то давнее шевельнулось в сердце Алигьери. Он пошел с ребятишками и увидел странный шалаш из ткани, установленный ровно над тем местом, где когда-то располагался маленький ад, он же — космос. Постройка тоже имела вид конуса, только устремленного к небу.

— Папа, правда, это дворец? — радостно вопил маленький Пьетро.

— Нет, это гора, правда, папа?! — перебивал его Якопо. Маленькая Антония еще не умела говорить, но ее глаза тоже сияли восторгом.

Данте, как завороженный, смотрел на детское сооружение. Он пробыл во дворике очень долго, пока не понял, что сейчас опоздает на важнейший общегородской совет.

…Ударил колокол, возвещающий очередной литургический час. Значит, уже поздно. Скамьи в главном зале дворца Барджелло уже почти заполнились народом. Все ждут семерых приоров, которые входят последними, в торжественных красных кафтанах. В мыслях Данте не однажды примерял на себя одеяние из красного драпа. Но для этого нужно быть безупречным…

Подстегивая кобылу, мессир Алигьери мчался по флорентийским улочкам. Куры и свиньи в ужасе разбегались перед ним, какая-то кумушка испуганно перекрестилась.

Чино бросился под копыта уже перед выездом на площадь перед Барджелло. Лошадь заржала и резко отскочила назад, чуть не сбросив всадника.

— Дьявол! — закричал Данте. — Ты что, с ума сошел?!

— Мне нужно поговорить с тобой, — отвечал да Пистойя.

— Потом. В Барджелло уже начался совет, я не могу терять ни мгновения.

— Я уезжаю потом, меня ждет корабль в Святую землю, — с отчаянием в голосе сказал Чино, — то, что я хочу сказать, очень важно.

— Говори, только очень быстро, — согласился Алигьери.

— Оно касается Гвидо Кавальканти. Только… не знаю, как рассказать об этом быстро… Похоже, он в беде.

Данте возмутился:

— И что? Предлагаешь мне броситься ему на помощь, оставив все дела?!

— Нет, конечно… — поспешно произнес да Пистойя, — просто… ммм… тогда, помнишь, на площади мы…

— «Тогда» давно кануло в Лету, Чино! — прервал его Данте, натягивая поводья. — Сейчас у меня другая жизнь, и я вовсе не намерен разрушать ее только потому, что тебе вдруг захотелось предаться воспоминаниям юности! Прощай.

Он стегнул кобылу и поскакал через площадь.

«Не так надо было говорить! Откуда это косноязычие?!» — мысленно ругал себя Чино. Потом он задумался. А разве можно описать в двух словах выражение лица первого поэта, отрекающегося от своего лаврового венка, в котором заключалась вся жизнь?

Устав терзаться впустую, Чино прочитал «Pater noster»[50], попросив помощи небесной всем поэтам, включая его самого. Потом побрел к мосту через реку Арно, чтобы навсегда покинуть Флоренцию.

…Скамьи в главном зале Барджелло полнились народом. Заседание уже началось. Данте пробирался к своему месту под взорами других советников и старейшин посреди чьей-то речи. Подобной оказии с ним никогда еще не было, он не выносил опозданий. Алигьери злился на всех — на Чино, на детей и на этих добропорядочных граждан, занявших свои места вовремя. Неприятные мысли множились, захватывали. В какой-то момент он вовсе перестал слушать оратора и не смог ответить на какой-то простой вопрос. Поэтому, когда в конце к нему подошел помощник градоправителя, Данте приготовился выслушивать нарекания. Однако причина оказалась совершенно иной.

— Любезный мессир Алигьери, вы не желали бы в будущем выдвинуться на выборы в приорат?

Почувствовав легкое головокружение, Данте ответил:

— Да. Если только эта честь не слишком велика для меня.

— Рано волнуетесь, вас ведь еще не избрали, — усмехнулся помощник градоправителя, — но лично я с радостью увидел бы вас одним из семи приоров Фьоренцы.

* * *

С помощью племянников Черки Гвидо Кавальканти удалось собрать небольшой — из одиннадцати человек, — но довольно сильный отряд мстителей. Оставалась одна загвоздка: Корсо Донати в последнее время постоянно ездил в Рим, безуспешно пытаясь наладить личные связи с папой. Застать Большого Барона во Флоренции стало непростым делом.

Как-то ранним утром Гвидо проснулся от легкого стука. За дверью стоял Джованни деи Черки.

— Возвращается, — тихо сказал он вместо приветствия, — если выедем прямо сейчас, то наверняка встретим его на подъезде к южным воротам.

— А все остальные? — опасливо спросил Кавальканти.

— Уже там, — успокоил Джованни.

Гвидо кликнул слуг, быстро собрался и выехал. Его потрясывало от утренней свежести, но еще более — от предстоящей встречи, наполнявшей все существо глубоким отвращением.

Солнце только начало подниматься над землей, розовато окрашивая туман над изгибами Арно. На прибрежной траве поблескивала роса.

Спутники Гвидо выбрали удачное для обзора место — небольшая возвышенность, поросшая кустами. Сквозь ветки дорога просматривалась почти до самого горизонта. Только Корсо почему-то решил ехать по бездорожью и неожиданно вынырнул из кустов прямо перед носом Гвидо. Поэт тут же метнул во врага дротик. Он готовился к этому моменту не один год, но Корсо ухитрился застать его врасплох. Дротик пролетел мимо, хотя Гвидо владел метким ударом и тренировался каждый день. За Большим Бароном нарисовались еще несколько человек — его сыновья и слуги. Вся группа, резко свернув, пронеслась мимо. Терпение Кавальканти лопнуло. Он пришпорил коня и бросился вдогонку за врагом, не замечая, что Черки со своими друзьями остался далеко позади.

Помимо утраченного дротика у Гвидо были меч и короткое копье. Его-то он и нацелил в широкую спину Большого Барона, когда начал настигать врага. На этот раз поэт метнул оружие безукоризненно, к тому же с довольно близкого расстояния. Он уже видел, как наконечник копья входит под левую лопатку обидчика…

Но что это? Будто ангел-хранитель защитил злодея. Конь Корсо неожиданно вздыбился, сбросив хозяина на землю. Копье пролетело мимо и со звоном ударилось о камни.

Мгновение — и на Гвидо оказались нацелены пики сыновей Корсо. Поэт в ужасе оглянулся. Черки со своими друзьями еще только