– Погоди, – остановил его Карелин. – Ты недоговорил про Братцево…

– Ну, Брыля нас туда водил – показывал, типа, «энергетический крест».

– Какой-какой?

– Энергетический – типа, где два оврага пересекаются. Он чего-то объяснял, я не врубился…

– И что с этими оврагами?

– В какой-то день, типа, нужно в том месте разжечь большой костер… – Новенький так старался вспомнить подробности, что его ладони вспотели, и он то и дело вытирал их о штаны. – А к нему должна вести, типа, дорожка из двенадцати кинжалов…

– К костру?

– Ну…

– Дальше-то что? – подгонял его Матвей.

Остальные слушали, раскрыв рты.

– Дальше ничего. Типа, откроется проход…

– Какой проход? Куда?

Гладкая голова паренька блестела от пота. Он развел руками и выпалил:

– Я почем знаю? На тот свет, блин…

* * *

Ночь в полуразрушенном общежитии прошла, как кошмарный сон. Было холодно. Тепло от буржуйки уходило через разбитые окна. Под полом шуршали то ли мыши, то ли крысы. В щели между досками за беглецами наблюдала глухая ночь. Казалось, что-то враждебное витает вокруг пустого здания – даже бомжи в своей каморке притихли. Наверное, напились вусмерть.

Глебову самому захотелось хлопнуть стакан водки, закрыть глаза и погрузиться в блаженный покой, чтобы хоть на минуту перестали гудеть, как злые шершни, мысли.

Магда беспокойно ворочалась в спальном мешке. Глебов бодрствовал, подкладывал в печку дрова – понемногу, чтобы до утра хватило. Вчера вечером ему пришлось оставить ее на пару часов, слетать в магазин, купить кое-что, в том числе и два спальных мешка. Кто знает, как сложатся обстоятельства?

– Алекс… – бормотала она во сне. – Алекс…

«Почему мы здесь? – спрашивал он себя. – Как это могло случиться?»

Рядом с магазином «Турист», где Глебов делал покупки, висел уличный таксофон. Он остановился, борясь с искушением позвонить отцу, расспросить его, есть ли какие-нибудь новости – может быть, к нему уже приходили из полиции справляться, где Магда.

Сама собой в уме возникла картинка: растерянный отец, испуганная мама. «Куда уехали ваш сын с невесткой? – сурово обращается к ним оперативник. – Они подозреваются…»

Глебов пытался прогнать навязчивое видение. Куда там! А если телефон родителей прослушивается? Мучимый страхом и неизвестностью, он придумывал разные ужасы. Их с Магдой портреты расклеены по всему городу, у отца инфаркт, у матери нервный срыв, в квартире на Остоженке – засада…

Здравый смысл уступил место тихой панике. Глебов держался усилием воли, только чтобы не напугать жену. Ужасная догадка, что труп Коломбины обнаружен и разыскивают не только Магду, но и его, окончательно выбил у него почву из-под ног.

Позвонить адвокату? Плохая идея. Адвокат их сдаст – он из той же системы, такой же твердолобый и упрямый, как и сыщики из уголовного розыска, как и следователи, и судьи. Им придется платить, платить и платить… Черт с ними, с деньгами. Но адвокат будет уговаривать их с Магдой признать свою вину, придумать смягчающие обстоятельства, прикинуться больными – сумасшедшими…

Он, кусая губы, прошел мимо таксофона и прибавил шагу. Магда ждет его там, среди развалин и грязи, беззащитная, такая трогательная в старой одежде…

Он почти бежал, подгоняемый страхом, что может не застать ее в обшарпанной комнатушке без мебели и света, что она покинула его, скрылась, оставила одного…

– Магда!

Она сидела у печурки, сжавшись в комок, с лихорадочных румянцем на бледных щеках. Потрясающе красивая – без помады, без пышно взбитых волос, но даже красивее, чем всегда. Разруха и обломки удивительным образом подчеркивали ее красоту, придавали ей сверхъестественную, мистическую прелесть…

– Алекс! Мне страшно…

Он присел рядом, прижал ее к себе. Он мог бы умереть вот так, вместе с ней, исчезнуть из этого заброшенного общежития, из этого города, из этого мира, чтобы оказаться где-нибудь на вечных полях цветов и любви…

– Зачем ты достала из сумочки стилет, Магда?

Она отстранилась и повернулась к нему. Ее зрачки расширись, отражая багровые отблески.

– Я была вне себя, Алекс, ты мне веришь? Я подумала… подумала…

– Что ты подумала?

Магда еще сильнее сжалась, опустила голову.

– Он мог напасть на меня! Он… протягивал ко мне руки… как там… на мосту…

– На каком мосту? Магда, дорогая, умоляю тебя, доверься мне…

«А разве я сам полностью доверяю ей? – спросил себя Глебов. – Разве я не подозреваю ее?»

– Там, на мосту, в тумане, меня коснулось что-то страшное… – зашептала она. – Поэтому я носила с собой стилет…

Ее дыхание обжигало щеку Глебова.

– Я не хотела его убивать… Я очень испугалась!

– Помнишь тот вечер, когда ты выбросила в окно телефон? Почему ты сделала это? Почему, Магда?

Она сжала губы и замолчала. Ему хотелось схватить ее за плечи и трясти, трясти, пока она во всем не признается.

«Ты уверен, что хочешь услышать ее признание? – шевельнулся в его душе червячок сомнений. – Уверен, что сумеешь с этим справиться?»

– Где мои ключи от дома в Линьковке? – спросила она. – Я случайно заглянула в ящик, где они лежали, – их там нет.

Глебов смешался. Что бы он ни ответил, Магда ему не поверит:

– Не знаю. Потерялись…

Он физически ощутил ее отчуждение, словно Магда воздвигла между ними невидимую стену. Почему она молчит?

– Уходи… Оставь меня…

Куда ему было идти? Магда – частичка его души, его крови, которая бегает по жилам и питает его сердце. Их соединила когда-то синяя венецианская ночь, и никому не дано разрушить те чары. Он придвинулся ближе и взял холодную руку жены в свою.

– Ты сидишь у печки, а руки как лед…

Она положила голову ему на плечо и беззвучно заплакала. Было слышно, как шумит угрюмый тополь за окном, звенит обломок водосточной трубы.

Потом Магда уснула. Глебов смотрел на ее милое, родное лицо, по которому бегали тени от огня. Что бы она ни совершила – измену, убийство, – он бы всё простил. Только она одна давала ему ни с чем не сравнимое ощущение полета над бездной, какой-то разреженной высоты, где останавливается дыхание и ликует душа. Пусть это редкие мгновения, но их нечем заменить. Он пристрастился к этой фантастической эйфории, необъяснимому духовному экстазу и уже не сможет существовать иначе – без этой дозы, которая уносит его в небеса…

А Магда? Она тоже простила бы ему все? Тоже готова разделить с ним и жизнь, и смерть?

– Ты меня любишь? – прошептал он, наклоняясь.