«Если хочешь быть самодержцем, – сказал ему Вассиан, – не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя, потому что ты лучше всех; если так будешь поступать, то будешь тверд на царстве и все будешь иметь в руках своих. Если же будешь иметь при себе людей умнее себя, то по необходимости будешь послушен им».

Иван учел совет.

В 1560 году Сильвестра сослали в Кирилло-Белозерский монастырь, а потом – на Соловки. Адашев же был послан в самую гущу событий, воеводой в Ливонию, там он и окончил свои дни.

Но в тот же год неожиданно закончилось и семейное счастье царя: заболела и скончалась Анастасия. Иван верил, что ее отравили. Злые языки указывали на убийц – Сильвестра и Адашева. Несчастные писали к царю, требуя очной ставки, и обещали оправдаться, но их писем Ивану не передавали, напротив, говорили: «Если допустишь их к себе на очи, то очаруют они тебя и детей твоих; притом все войско и народ любит их больше, чем тебя самого, побьют тебя и нас камнями. Но если даже этого и не будет, то свяжут тебя опять и покорят себе в неволю. Так они тебя до сих пор держали в оковах, по их приказу ты пил и ел и с женою жил, не давали они тебе ни в чем воли, ни в большом, ни в малом, не давали тебе ни людей своих миловать, ни царством своим владеть. Если б не они были при тебе и тебя не держали, как уздою, то ты бы уже мало не всею вселенною обладал. Теперь, когда ты отогнал их от себя, то пришел в свой разум, отворил себе очи, смотришь свободно на все твое царство и сам един управляешь им».

После смерти жены он сильно изменился. Начались пиры и пьяные загулы, Иван веселился, но никто и никогда не видел его веселым. Перемена была столь разительная, что сторонники Адашева и Сильвестра стали думать, будто царь попал в дурное окружение и нужно вернуть тех, кто прежде делал его разумным, за изгнанников стали просить. Те, кто просил, лишились собственной головы, были сосланы или дали подписку «о невыезде». Ни Сильвестра, ни

Адашева Иван не вернул. Одному из «просителей» удалось бежать. Посланный в Ливонию в войско князь Курбский ускользнул глухой ночью, оставив в заложниках свою семью. Оттуда, из Польши, где он был принят при дворе Сигизмунда, то есть из вражеской страны, он пытался объяснить Ивану его ошибки, и на гневные послания получал гневные же отповеди. Диспутанты по разные стороны границы затрагивали все важнейшие вопросы – о роли царя, о государстве, о вере, о пути своей страны. Но, как, усмехаясь, жаловался опальный князь, спорить с Иваном оказалось бессмысленно: на четко поставленные вопросы он отвечал цитатами из Священного писания. Кто с тобой, царь, останется, спрашивал он, если ты всем рубишь головы, добро бы уничтожал врагов, но воюешь с друзьями? Иван же упрекал его в том, что тот бежал к врагам, так какой он тогда друг? А Курбский с гневом напоминал все «заслуги» Иванова рода:

«Хотя я много грешен и недостоин, однако рожден от благородных родителей, от племени великого князя смоленского Федора Ростиславича; а князья этого племени не привыкли свою плоть есть и кровь братий своих пить, как у некоторых издавна ведется обычай: первый дерзнул Юрий Московский в Орде на святого великого князя Михаила Тверского, а за ним и прочие; еще у всех на свежей памяти, что сделано с углицкими и с ярославскими и другими единокровными, как они всеродно были истреблены – слышать тяжко, ужасно! От груди материнской оторвавши, в мрачных темницах затворили и поморили; а внуку тому блаженному и присновенчанному (Димитрию) что сделано? А твоя царица мне, убогому, ближняя родственница. Вспоминаешь о Владимире – брате, будто мы его хотели на царство: я об этом и не думал, потому что он был недостоин, но я еще тогда угадал грядущее твое мнение на меня, когда ты насильно взял сестру мою за этого своего брата в этот ваш издавна кровопийственный род».

Предъявил Курбский царю и целый список убитых по его царскому приказанию. Курбский назвал казненных невинными жертвами. Следствием этой переписки стал страх: а что, если мщения требует за невинные жертвы не один только Курбский? Что если крамола зреет внутри страны? Что если она подтачивает основы государства? Иван стал искать следы заговора и заговорщиков. Он стал искать способа понять, насколько сильна эта оппозиция его власти.

И он нашел этот способ.

Так появилась на свет опричнина.

3 января 1564 года вместе со всей семьей, вещами, провизией, образами, казной Иван Васильевич выехал из Москвы как бы на богомолье в село Коломенское.

«Выезд этот был не похож на прежние, – говорит Соловьев, – когда выезжал он на богомолье или на какие-нибудь потехи свои: теперь он взял с собою иконы и кресты, золотом и каменьями дорогими украшенные, сосуды золотые и серебряные, платье, деньги и всю свою казну; которым боярам, дворянам, ближним и приказным людям велел с собою ехать, тем велел взять с собою жен и детей; а дворянам и детям боярским, которых государь прибрал выбором изо всех городов, тем велел ехать с людьми, конями и со всем служебным порядком».

Переждав две недели, пока погода устроится, царь выехал из Коломенского в Тайнинское, из Тайнинского – к Троице, от Троицы – в Александровскую слободу. В Москве тем временем никто ничего не понимал. О царе ничего не знали, писем он не присылал. И лишь через месяц в Москву явился гонец, который привез митрополиту список боярских измен. Смысл послания, по Соловьеву, был таков:

«Царь гнев свой положил на богомольцев своих – архиепископов, епископов и все духовенство, на бояр своих, на дворецкого и на конюшего, на окольничих, казначеев, дьяков, детей боярских и на всех приказных людей за то, что после отца его бояре и все приказные люди его государства людям много убытков делали и казны его государские расхитили, а прибытков казне его государской никакой не прибавляли. Бояре и воеводы земли его государские себе разобрали, друзьям своим и родственникам роздали; держа за собою поместья и вотчины великие, получая жалованья государские, кормления, собравши себе великие богатства, о государе, государстве и о всем православном христианстве не желая радеть и от недругов оборонять, вместо того христиан притесняли и сами от службы начали удаляться. А захочет государь бояр своих или приказных, или служивых людей понаказать, духовенство, сложась с боярами, дворянами и со всеми приказными людьми, государю по них же покрывает. И царь от великой жалости сердца, не могши их многих изменных дел терпеть, оставил свое государство и поехал где-нибудь поселиться, где его бог наставит».

Одновременно низшим людям от царя было иного рода послание. В нем он писал к купцам да посадским людям, что никакого на них зла или гнева не держит, нет на них опалы. Народ, которому грамоту зачитали, заголосил: как же теперь жить без царя, как самим управляться? Все – и бояре, и простые люди – умоляли митрополита скорее отправиться в Александрову слободу, чтобы призвать царя в Москву, потому как иначе смерть, и пусть он владеет государством, как желает, а изменников и лиходеев народ обещал своими руками пустить в расход. Митрополит вместе с московским духовенством отправились на поклон в Александрову слободу.