class="p1">У Бунина в том же рассказе есть и более плотное угощение — он представляет; как его со здоровой и красивой женой-крестьянкой будет потчевать «бородатый тесть» — «с горячей бараниной на деревянных тарелках и с ситниками; с сотовым медом и брагой».

Чуть ниже, в тех же «Антоновских яблоках» рассказано про угощенье у тетушки, тут и «дули»; и яблоки разных сортов; и обед «с насквозь розовой вареной ветчиной с горошком; вареной курицей; индейкой…» Любил Иван Алексеевич здоровую русскую трапезу.

Вот и в фильме Наталья Иванова рассказывает; что в досье; собираемом на Бунина бдительными органами; отмечалось; что Бунин-эмигрант «знает толк в еде и вине».

Помню; как поразили меня воспоминания Ирины Одоевцовой; где Бунин в годы войны; уже растративший и раздавший всю свою Нобелевку, блуждал по даче в Грассе в поисках куска ветчины… с громким негодованием; констатировал отсутствие «нормальной» пищи.

В этом месте мне хочется привести портрет Ивана Алексеевича, тоже меня поразивший. Принадлежит он дочери Марины Цветаевой, Ариадне Эфрон, встретившей любимого ею Ивана Алексеевича незадолго до отъезда в Россию.

Бунин, кстати говоря, насчет родины не обольщался, в отличие от многих соотечественников-эмигрантов. Нагадал Ариадне арест и стриженую голову в «стране большевиков».

Тогда она ему не поверила.

А когда все это уже с ней случилось и даже осталось позади, написала в письме к Анне Саакянц о Бунине так: «Глаза были светлые, белесые, пронзительные, недобрые — глаза-ланцеты. Сам был сух, жилист, большенос, с брезгливым ртом и красивыми, сильными, подвижными и крепкими руками. Зол, заносчив, высокомерен, влюбчив, ненавистлив и умен с головы до пят. Выпивши — добрел — выпить любил» (письмо 1961 г.)

Такая характеристика, скажу я, сильно отличается не только от словесного портрета, данного Паустовским в его бунинском «некрологе» (1953), названном Ариадной «манной кашей», но и от всех фотографических карточек и художественных изображений, где Иван Алексеевич — дэнди, красавец, холеный и аристократичный бонвиван.

Зоркая глазами и душой Ариадна увидела другого Бунина, скорее всего, настоящего.

На церемонии вручения Нобелевской премии. Слева от Бунина Вера Муромцева, за ней — Галина

И тут меня посещает мысль о том, что Бунин и в писаниях своих разный и пишет о разном. Ведь был он путешественником, скитальцем, где только не побывал со своей верной Верой Муромцевой. Вот тоже феномен. Девица из хорошего дворянско-профессорского дома решается на гражданский брак с малоизвестным и малоустроенным писателем — «перекати поле», к тому же еще не разведенным, — и отправляется с ним в дальнее морское путешествие в Святую землю. Конечно, это уже не тургеневские времена, было сие в 1907 году, и все же смелости и решительности этой девушки можно подивиться.

Леонид Зуров

Свадьба их состоялась только через 15 лет, а ДО ТОГО сколько стран Востока и Запада они посетили, сколько гостиниц перевидали, сколько, я думаю, было у них поводов для ссор и расставания. А вот не расстались. Не расстались даже тогда, когда Бунин на виду у всей эмиграции завел роман с молодой писательницей Галиной Кузнецовой. Жена была слепа? глупа? А, может, это любовь такая? Такая, что готова простить и понять даже измену. Наталья Иванова показывает фотографию: Бунин в 1933 году в Стокгольме, на церемонии присуждения Нобелевской премии. Рядом две женщины — пожилая, Вера, и молодая, Галина Кузнецова.

Слышала от Валентины Синкевич, что Галину «из приличия» выдавали в Швеции за племянницу Бунина. Иногда говорят, что Вера Муромцева «отплатила» Бунину своим романом с литератором Леонидом Зуровым. Но, как кажется, не было там никакого романа, Вера Николаевна опекала его, годящегося ей в сыновья, чисто по-матерински.

А начала я с путешествий этой пары. И вот удивительно, как удавалось Бунину в рассказах передать какой-то первобытный, свежим взглядом увиденный чужой мир. Индокитай, Палестина… Причем, мир не только человеческий. Кто не помнит «Сны Чанга», где все дано через восприятие собаки, бесконечно преданной своему Хозяину-капитану? Удивительная история, написанная чистым и высоким почти библейским языком.

И напоследок о том, о чем не было сказано в картине, но о чем сейчас идут усиленные разговоры. Во время войны Иван и Вера Бунины прятали на своей даче в Грассе нескольких евреев. Воспоминания одного из них, литератора Александра Бахраха, не так давно публиковались в Новом Журнале. Я обратила внимание на то, что человек этот словно не осознавал, какой опасности подвергает хозяев дома. Вишистское правительство преследовало евреев и тех, кто им помогал. Буниным реально грозили арест и лагерь…

На днях прочитала, что Израиль хочет присвоить Ивану Алексеевичу Бунину статус «Праведника мира». Таковыми раньше были названы Шиндлер, Вариан Фрай, Рауль Валленберг, спасавшие евреев в разных странах.

Вот было бы замечательно причислить к ним нашего Бунина! К признанию литературному прибавилось бы признание высоких человеческих качеств. И, ей-богу, не уверена, что первое выше.

Битва за Андрея Вознесенского

19.11.15

Не знаю, по каким причинам, но имя Вознесенского вновь всплыло после некоторого забвения. Поэт ушел в июне 2010 в возрасте 77 лет, в последнее время тяжело болел, с трудом говорил.

Верная подруга, многолетняя спутница жизни (46 лет вместе!) писательница Зоя Богуславская не так давно в нескольких очень интересных сериях рассказала нам о своей жизни с Вознесенским, поведала романтическую историю их брака. Недавно в серии ЖЗЛ вышла книга о поэте Игоря Вирабова, о которой спорят. Может, это к лучшему, что я ее не читала, — напишу о своем восприятии поэта.

Натолкнул меня на мысль написать о нем все тот же канал КУЛЬТУРА, на котором в ноябре был показан давнишний, еще 1976 года, поэтический вечер в концертной студии «Останкино».

Показ был предварен заголовком: «Выдающиеся писатели России».

Андрей Вознесенский

Вот тут я и задумалась: а был ли для меня поэт Вознесенский «выдающимся»? Сразу отвечу: нет, не был. Он был ярким, громким, бесспорно талантливым, точно попавшим в струю тогдашней жизни, как и трое других представителей его поколения, о коих, включая себя, он сказал: «Нас мало, нас может быть, четверо». Имел в виду при этом четверку поэтов-шестидесятников — себя, Евгения Евтушенко, Беллу Ахмадулину и Роберта Рождественского, — всех их в свое время запечатлела камера Маргариты Пилихиной в хуциевском фильме «Мне двадцать лет».

Молодые, красивые, заряженные энергией молодости и таланта, они бросали в такую же — молодую — аудиторию Политехнического, собранную на съемки, свои стихи, рассчитанные на залы, на стадионы,