В декабре разница во времени в мире Лолы и в мире Бертрана составляла два часа. Одно солнце – разный наклон оси. Брезентовый тент автомобиля не пропускал свет и тепло, но он думал, что солнце уже встало.

Мысль усилила жажду. Люди, находившиеся рядом, еще не пили – он не слышал сглатывания, караулил звук льющейся воды и не заметил, что они выехали на ровную дорогу. Водитель прибавил скорость, по встречной полосе мчались машины, но Бертран хотел ПИТЬ и не мог думать ни о чем другом. Он сейчас готов был хлебнуть даже прогорклого моторного масла, запах которого пропитал его «капюшон». Рассудок отказывался подчиняться, он издал мучительный хрип, и его «сторожа» издевательски зареготали.

Мольба все-таки возымела действие: минуту спустя Бертран встретился взглядом с молодым африканцем, которого раньше не видел. Бертран прошептал:

– Воды…

Парень чуть откинул брезент, и тишину разорвал громкий гудок клаксона.

Бертран поежился – как же давно он не слышал этого звука! – и в следующую секунду почувствовал горлышко фляги у запекшихся, растрескавшихся губ. Вода полилась по подбородку, стекла по шее на грудь, и у него на глазах выступили слезы. Он пил и бормотал по-английски:

– Еще, прошу вас, еще…

Рождество есть Рождество – в качестве подарка ему достались два лишних глотка вкуснейшей воды. Это было божественно, но стоило двух ударов ногой. Он их получил от второго охранника, сидевшего у левого борта. Пинки отбросили его на металлическую переборку, он инстинктивно скрючился, пряча голову, и вдруг почувствовал, как что-то оцарапало ему руку. Брезент слетел, и Бертран успел заметить, что день в разгаре. Он прислушался.

Я в городе. Я связан. Сколько мне осталось до казни?

Кровь застучала в висках, Бертран почувствовал острую всепоглощающую ненависть. Все, хватит! Он сыт по горло! В голове зазвучал голос Лолы: «Что для тебя важно?» В тот день она была в бледно-розовом топике на тонких бретельках и выглядела очень серьезной. Моя работа, путешествия в незнакомые места. Мгновение.

Бертран сосредоточился на оцарапавшей его стенке. Ручка ли вылетела, винт ли выпал, не имело значения. Он начал медленно и осторожно, миллиметр за миллиметром, перетирать веревку на запястьях об острое место, карауля малейшее движение африканцев. Ты совсем одичал, дурак, они же не могут тебя видеть под всей этой рухлядью! Веревка наконец-то лопнула, Бертран потянулся к лицу, чтобы вытащить ненавистный кляп, но охранники расхохотались, и он замер. Застыл, считая секунды. Где-то рядом залаяла собака. Пес был весел, потому что свободен.

Лола устроилась поудобнее, чтобы накормить сына. Мария терпеливо ждала своей очереди. Девочка всегда медленно выплывала из сна. Она посмотрела на мать и потянулась. Белокурые волосы упали на глаза. Скоро придется подстригать тебя, моя радость. На будущий год мои дети станут самостоятельными и наперегонки побегут к елке, чтобы…

Ее снова пробрала неприятная, ставшая привычной дрожь, но она была не в безопасной темноте своей комнаты и не лежала в постели, предаваясь мыслям, а сидела при свете дня с сыном на руках и с дочкой под боком. Вот она, реальность, во всей своей истинности: жизнь, которой она жаждет, означает конец нынешней. Для всех. Ее сын изогнулся, срыгнул и рассмеялся. Мария откликнулась звонким эхом и ухватилась за прутья спинки родительской кровати. Вошедший Франк перехватил дочь, плюхнулся рядом с Лолой и произнес до невозможности серьезным тоном:

– Чую заговор.

Она ошеломленно молчала, муж смотрел на нее, но мыслями был в другом месте. В том мире, где восприятие освещает реальность под иным углом. Франк был гениальным профессионалом, упорным исследователем-интуитивистом. Сегодня все это готово было выплеснуться в личную жизнь. Он поймал взгляд Лолы и подтвердил – очень спокойно и совершенно убежденно:

– Я чувствую, Мегера что-то затевает.

– Попробуй уклониться от контактов, – со вздохом облегчения посоветовала Лола.

– Но как? Мы заперты в одном доме, и нам предстоит провести за столом целый день.

Мария, разделявшая интерес брата к сапфировому сердечку, вывернулась из рук отца и попыталась схватить красивую «игрушку». Вся их семья из четырех человек могла бы уместиться на куда меньшем пространстве, чем дно грузовичка, где в ногах у охранников лежал Бертран.

Франк улыбнулся. Лоле хотелось плакать, но она сдержалась и обняла мужа. Я никогда не любила так Бертрана. И тебя не любила, Франк. Вслух она, конечно же, произнесла не эти – настоящие / правдивые / искренние слова, – а совсем другие, чудовищно жалкие:

– Нужно поменять Ленни памперс.

Мальчик ухватился ладонями за щеки отца.

– Так и знал, что ты готовишь мне этот подарочек. – Франк посмотрел в глаза сыну и сообщил – на полном серьезе: – Как только доработаю мое солнечное покрытие, займусь кое-чем еще.

Ленни залился смехом, и отец поделился с ним замыслом:

– Намажу вот этим твоим… гренки старой… мерррзавки.

Лола сделала страшные глаза, и он спросил – со всей искренностью, на которую был способен:

– А разве она заслуживает лучшего?

Он скоро поймет. Лола не сомневалась, что это вопрос времени. Рано или поздно муж прозреет. Ладони стали влажными, горло перехватил спазм. Франк наклонился, поцеловал ее в шею и прошептал на ухо:

– Не представляешь, как мне хочется собственными руками придушить семейную террористку…

Стены выгибались под напором зимнего ветра, а Лоле казалось, что она вот-вот задохнется в знойном воздухе пустыни, которая взяла в плен Бертрана. Она видела Франка через прутья спинки, чувствовала себя механической балериной под стеклянным колпаком. Немой куклой. Ей было нечем дышать, горло саднило, но стюардесса в ней победила, и она беззаботно улыбнулась.

До лица Бертран так и не дотянулся, а вот ноги – с третьей попытки – развязал.

Машина набирала скорость, они явно приближались к населенному пункту. Раздался гудок клаксона. Кричать нельзя.

Он изменил тактику. Закрыл глаза. Прислушался. Слово «сейчас» звенело в голове, как будильник. Какая у них скорость? Вторая машина идет перед ними или сзади? Их четверо, я один. У них оружие. У меня – только… Моя жизнь.

Бертран намотал лямку рюкзака на правую руку, сорвал с головы «капюшон», вскочил, изо всех сил ударил сидевших впереди бандитов и упал на брезент. Раздались крики, грузовик затормозил, взвизгнув шинами, и Бертран выпал на асфальт. Вскочил и бросился бежать по улице, закидывая за спину рюкзак.

Направо. Налево. Прямо. Солнце слепило глаза, вслед ему стреляли. Выше. Рядом. Попали в руку. В плечо. В спину. Бертран бежал, бежал, бежал.