Но поскольку мы не более чем животные, наш рассудок должен по-прежнему оставаться голодным посреди этого изобилия. Мы обезьяны, которые еще не научились ловить рыбу, троглодиты, которые еще не открыли огонь, — обыкновенные млекопитающие! Мы по-прежнему щуримся, с равнодушным непониманием вглядываясь в беспредельные пространства Вселенной.

Мы воздвигаем непреодолимые стены между собой и своими непознанными душами. И кажется, что человек страдает и умирает впустую, что он подобен насекомому, зажатому между вращающимися зубцами неумолимого времени. Но, помимо диктата его мелких увлечений и страстей, существуют высшие законы, которым подчинена жизнь.

Вся жизнь — это непрерывный цикл созревания и разложения. Семя, которое человек посадил в землю, возвращается в нее в виде удобрения; семя, которое он посадил в матку, тоже возвращается в землю в виде гниющего трупа. Но, несмотря на это, жизнь все время стремится преодолеть разложение, она тянется ввысь, и смерть и разложение порождают новую жизнь. На месте разложившейся массы сухих листьев вырастают более высокие и плодоносные деревья. Деревья силятся перерасти друг друга, пока одно из них не дотянется макушкой до самых небес. Даже трава и та тянется вверх, к солнцу, каждой своею травинкой, тянется, вянет, опадает, а потом вырастает вновь. Все живое бесконечно устремляется ввысь.

И если человек умирает, не исполнив своего предназначения, его семя не забудет об этом — и в конце концов предназначение будет исполнено. Человек, лишенный дара речи, может скрывать в себе неслышные песни, которыми будут наслаждаться грядущие поколения. Блудница может вынашивать строителя, целителя, священника, великого законодателя, точно так же как птицы разносят в своем помете семена красивых кустов, чтобы облагородить ими унылые пустоши. Ничто не должно пропасть даром!

Есть семена, которые из года в год шалый ветер гоняет по белу свету — до тех пор, пока они окончательно не иссохнут. Но иногда странствия облагораживают их, и со временем они начинают цвести и плодоносить.

Носсеросса вдруг охватило странное чувство — смирение перед судьбой, осознание предопределенности происходящего, гнетущая пустота обреченности.

— В следующий раз… — проговорил он.

— Кофе? — спросил Адам.

— Нет… нет. Я допью бутылку и часок посплю. А ты пока пригляди за клубом. Я не могу выйти туда в таком виде… и кроме того… Сними эту белую куртку, надень смокинг… Прими новую должность… Управляющего. А я посплю. Филу Носсероссу… нездоровится.

Адам приподнял его и положил на кушетку, потом погасил свет и вышел из кабинета.

На рассвете он встряхнул Носсеросса — тот пробудился со стоном.

— Просыпайтесь, Фил. Мы закрываемся.

— Что?.. Что такое?.. Ох… Голова раскалывается… — Носсеросс заморгал, постепенно приходя в себя. — Как прошла ночь?

— Хорошо, — ответил Адам, — мы заработали около сорока пяти фунтов. — Он протянул Носсероссу пачку банкнот и немного серебра.

— Молодец. Возьми десятку.

— Нет, спасибо, это ни к чему.

— Делай, как я говорю. Теперь ты управляющий. Возьми десятку. Ну же, возьми.

Адам сунул в карман десять фунтов.

— Вы бы поели чего-нибудь, — сказал он.

— Послушай, Адам. Ты мне нравишься. Ты честный парень. И разумный. Мне что-то не по себе. Я хотел бы некоторым образом… недели две побыть в стороне от дел. Хочу, чтобы ты на это время взял на себя обязанности по управлению клубом. Получишь третью часть наших доходов.

Адам налил в чашку томатного сока и протянул Носсероссу.

— Нет, — сказал он, — меня это не интересует.

— Как? Это место приносит мне в среднем полторы сотни фунтов в неделю! Я предлагаю тебе пятьдесят фунтов!

— Я, в любом случае, собирался оставить эту работу.

— Что? Слушай, Адам, ты этого не сделаешь! Боже правый, да ты единственный человек в мире, кому я могу по-настоящему доверять! Послушай, ты мне очень нравишься. Зачем тебе уходить?

— У меня есть одна мечта: я хочу заняться скульптурой.

— Адам, ты мне нравишься, и я отношусь к тебе как к лучшему другу. А ты решил бросить меня на произвол судьбы. За что? Разве я плохо с тобой обходился? Прошу тебя, побудь со мной еще чуть-чуть! У тебя будет время заняться скульптурой — вся жизнь впереди! А я прошу тебя побыть со мной еще несколько недель. Помимо всего прочего, для тебя это шанс немного подзаработать. Или ты хочешь больше?

— Дело вовсе не в этом…

— Разве я не дал тебе работу, когда ты явился в мой кабинет без гроша в кармане?

— Да, это так, но…

Носсеросс вдруг с горечью вскрикнул:

— Да какого черта я тебя тут упрашиваю? Черт бы тебя побрал! Можешь убираться на все четыре стороны! Я только попросил тебя побыть со мной неделю-две, пока я не в форме, и именно в это время ты решил улизнуть! Если ты так спокойно можешь бросить меня в беде, то проваливай, катись отсюда ко всем чертям! Неблагодарный щенок!

— Послушайте, Фил, если хотите, я останусь еще ненадолго, пока вы не… придете в норму.

— Не надо меня жалеть!

— Я вас не жалею. Я остаюсь, потому что вы мне нравитесь.

— Тогда давай на этом и порешим, — сказал Носсеросс. — Боже правый, мои нервы совсем расшатаны… Ты теперь мой управляющий, тебе принадлежит ровно тридцать три целых и три десятых процента всех доходов… И запомни, близится неделя Коронации. Она принесет тебе минимум сотню фунтов.

«В конце концов, две недели ничего не решают, — подумал Адам. — И, как ни крути, этих денег мне хватит на год спокойной работы».

— Договорились, — сказал он, — а теперь пойдемте, вам просто необходимо немного перекусить.

Они вышли на улицу и, поеживаясь на остром утреннем ветру, зашагали по направлению к Корнер-Хаус.

— Господи помилуй! — воскликнул Носсеросс. — Ты только посмотри, кто там сидит!

За соседним столиком, прихлебывая кофе, сидел Фабиан, явно чем-то взволнованный. Едва завидев Носсеросса, он закричал:

— О Боже, Боже, глазам своим не верю! — и быстрыми шагами приблизился к их столику. — Это ты, Носсеросс, старый прохвост! Слушай, Фил, если хочешь увидеть настоящее шоу, приходи ко мне. Слыхал об Али Ужасном Турке? Так вот, он возвращается на ковер! И он в отличной форме! Ну уж и драка это будет, я тебе доложу, настоящее побоище! Боже, ну и намнут же они друг другу бока!

— У меня есть сильное желание расквасить тебе нос, — вставил Адам.

— Так давай же, расквась мне нос! — ответил Фабиан. — Я просто умираю от страха!

— Что все это значит? — спросил Носсеросс.

— Поединок века. Али Ужасный Турок против Кратиона. Придешь?

— Что, старый Али? — воскликнул Носсеросс. — Ему, должно быть, уже лет семьдесят. Я видел его лет тридцать назад, и уж кем-кем, а трусом его никак нельзя было назвать. А какой борец! Не очень умелый, учти, и без всякого подхода, но каков напор! Сердце льва, сила медведя!.. Неужели он еще жив?