Ева всплеснула руками:

— Увлекся каким-то парнишкой с шоу!

— Я… Знаешь, я никогда не думал, что Кир…

— Гей? А почему думал на меня?

— Ну… потому что ты никогда не была мужественной. Знаешь, что меня привлекло к тебе? В первый же день, в том самом закрытом ресторане?

Ева улыбнулась и повисла на моей шее, переплетя руки и зарываясь пальцами в волосы.

— Запах булочек?

Я хищно улыбнулся и стиснул ладонями ее ягодицы.

— Нет, сами булочки. Ты не представляешь сколько я грезил о них ночами!

— Пошляк, — заключила Ева и потянулась ко мне своими губами, всегда пахнувшими как спелые лесные ягоды.

Между поцелуями, пока я медленно прокладывал дорогу в смежную комнату к кровати, Ева вдруг разорвала поцелуй и заглянула мне в глаза:

— Слушай, Ян, ты же искал очередного повара для Аллы.

— Угу, — я снова потянулся к Еве и завладел ее губами, не понимая, как в такой момент она может говорить о моей жене и ее скверном характере, с которым не может ужиться ни один приходящий повар.

Ева снова отпрянула:

— А что если к ней устроить Костю?

— Зачем?

— Ну как? Кир — гей, Костя — тоже. Может им нужно просто время и место, чтобы заметить друг друга и заняться уже своей личной жизнью, а не твоей?

— Хм…

Идея мне понравилась. Если Кирилл отвлечется от моего разорения, я приставлю к Алле другого управляющего.

— Ты моя добрая фея! — прошептал я и повалил Булочку на кровать.

Я не хотел отпускать ее без порции ласки. Хотя кому я вру? С ней я не соблюдал никаких дозировок. Булочку можно было кусать постоянно и не наедаться.

— Господи, не-е-ет… — простонала она, когда я сел на нее сверху, заставил поднять руки вверх, чтобы не мешала, и рывком стянул футболку.

— Да, Ева, да. Сегодня я опять шеф.

— Ну бли-и-ин…

— Не слышу?

— Да, шеф, — проворчала она и сдула отрастающую челку.

Это было просто бомбически сексуально. Просто срывало крышу. Я тут же склонился над Евой и обхватил ее губы своими. Втянул, легонько укусил, ровно до комариного писка моей Булочки.

А потом пополз вниз, не упуская ни миллиметра сладкого покрытия моего первородного греха.

Я исследовал ее уши, прикусывал шею, наслаждался упругой небольшой грудью, которая сводила с ума своим совершенством. Заставлял выгибаться дугой, чтобы гладить и целовать изящный животик и негодовать на выпирающие косточки.

— Моей женщины должно быть много! — рычал я. — Ешь лучше и чаще!

— Я еще не твоя женщина, — продолжала ворчать соблазненная Булочка.

— Не слышу?

— Да, шеф!

— Хор-роший ответ! Будем играть в эту игру чаще.

— Пф-ф!

За это она получила по своей сладкой попе. Ну и еще раз, для равного счета, если ее булочки ведут между собой этот счет.

Конец уже разрывало от напряжения, но я никак не мог насладиться ее изгибами, тихими стонами и обязательным сопротивлением. Хотя казалось бы, я тут шеф! Приказал, значит должно быть сделано.

— Ну же… Ян, войди уже! Я сейчас умр-р-ру-у-у….

И этих раскатистых звуков было сверхдостаточно, чтобы кончить игры и подойти к делу серьезно.

Я обожал этот момент соединения. Неважно как, когда и где, но она всегда плотно обхватывала мой член мышцами, откидывала голову и издавала хриплый, сводящий с ума горловой стон.

Я каждым миллиметром чувствовал ее давление на мое естество. Влажность, горячность и бешеное нетерпение.

Ева сколько угодно могла капризничать в постели, на столе, на подоконнике или в ванной, но стоило войти в нее, как она покорялась, подчинялась, становилась пластичной и послушной каждому моему толчку. Никакого сопротивления, никакого ворчания, только полная податливость.

В эти моменты я чувствовал себя не шефом, нет… Богом. Я чувствовал себя самим богом, сотворяющим новый мир.

Я подхватывал ее под ягодицы, поднимал выше и впечатывался до основания, каждый раз получая в отдачу крик удовольствия. И чем глубже я вонзался, тем громче и нетерпимее становились крики. Такое подбадривание только ускоряло процесс, потому что очень хотелось сделать еще лучше, еще приятнее.

Черт, я каждый раз занимался любовью с Евой так, словно отдавал часть своей жизни. Мне было важно, чтобы я оказался лучшим, из всех, с кем она хоть раз была до меня. Я хотел запомниться настолько, чтобы она не смогла быть ни с одним после меня.

Только я, только для нее. Это единственная мысль, которая стучала в голове, когда я в нее вбивался.

Я. Я. Я, я, я… Только я и больше никого! Блять!

Моя и только моя.

Никому не отдам.

Никогда.

— Ян!.. Не могу… Боже!

— Да-а-а… Кончай, Ева, не терпи…

И она бьется в моих объятиях, а у меня внутри начинают сворачиваться стальные жгуты. Напряжение возрастает. Такое, что сдерживать уже не получается.

Я чувствую на конце ее удовольствие. Сокращение мышц и дрожание нежных стенок. И эта дрожь передается мне, сначала приятной рябью по коже и снопом разбегающихся по бедрам мурашек. А потом простреливает до основания, сжимая яйца и пронзая позвоночник нестерпимым удовольствием.

Я выгибаюсь и кричу вместе с Евой, принимающей меня внутрь всего без остатка. Выжимающей из меня все добавки. Всхлипывающей и обессиленно складывающейся у меня в руках.

Только через пять минут мы услышали настойчивый стук в двери номера.

— Это тебя, — выдохнул мой надкушенный десерт, — потому что я никого не жду.

Я укрыл ее покрывалом, сам быстро надел джинсы, поморщившись из-за гиперчувствительности члена, и открыл дверь.

— Простите, господин Заславский, но… не могли бы вы потише? Соседи жалуются.

Я рассмеялся, потому что сто лет не оказывался в такой курьезной ситуации! Еще три месяца назад я считал себя импотентом. Потом помешанным на геях. А теперь мой пыл мешает добропорядочным гостям в отеле!

— Мы сегодня съезжаем и больше не будем беспокоить постояльцев, — заверил я.

Когда вернулся в спальню, моя Булочка свернулась на постели как котенок и дремала. Что ж, переезд можно и отложить на пару часов. Пусть отдохнет, а потом поедем осваивать новые территории.

Уверен, Бергер там тщательно все моет и убирает. Хотя… Лучше подстраховаться и заказать свой клининг.

Через два часа Ева была озабочена совсем другим вопросом.

— Ян, а куда приезжать маме?