Бесконечные дворцы, среди которых блуждает приезжий в поисках картины или кусочка потолка, оставляют у него впечатление царственного дискомфорта. Они строились, как сказал бы Веблен, не только чтобы вложить большие деньги, но и чтобы разместить женившихся сыновей, прихлебателей и целую армию слуг. Такая система — естественное развитие средневекового домашнего уклада — «семьи», как это называют в Риме, и мне не раз казалось, что во многих дворцах атмосфера скорее XIII века, чем XV или XVI, когда они были построены.

Мэриону Кроуфорду, который писал в «Ave Roma Immortalis»[85]о событиях семидесятилетней давности, было что рассказать о жизни в римском дворце.

Так называемый благородный этаж занимал глава семьи и его жена. Женатые сыновья со своими женами и слугами размещались в остальных частях дворца. Старший сын обычно жил на втором этаже, второй сын — на третьем, а несемейным детям приходилось довольствоваться тем, что останется. Чердак отводился слугам и часто библиотекарю, священнику и дворецкому. Если в семье имелся кардинал, одна из самых больших комнат отводилась под его приемную.

Все члены семьи должны были обедать вместе, за огромным столом.

Домом управляли через дворецкого, — пишет Мэрион Кроуфорд. — Повар был обязан готовить определенное количество блюд каждый день для строго определенных приемов пищи, но помимо этого — ничего, ни ломтика хлеба или вареного яйца. Такая система до сих пор действует во многих домах, хоть и естественно предположить, что может потребоваться еда в неурочное время. Дворецкий ведет дела самым причудливым образом, и плата за самые незначительные вещи, заказываемые сыновьями или дочерьми, вычитается из их содержания, а для невесток — особые расчеты: некая сумма денег «на булавки» выделяется им из их же приданого согласно брачному контракту, и все это тоже проходит через дворецкого. Старый порядок действовал даже в последние годы: определенное количество мясных блюд в день — обычно два, определенное число новых платьев и другой одежды, пользование экипажем тоже строго регламентировано: запрягать не чаще, чем дважды в день, то есть утром и днем, либо вообще один раз в день — вечером. Все — чашка чая, стакан лимонада — если это не упомянуто в брачном контракте, оплачивается отдельно.

Справедливость подобного порядка вещей — ибо он справедлив — может сравниться лишь с его неудобством, потому что он требует запуска целой гостиничной машины в сочетании с честностью, какой обычно нет в гостиницах. Без сомнения, вся эта система основана на укладе древних, согласно которому отец семейства неизбежно становился деспотом для своих домашних, который препятствовал сыну иметь отдельную собственность и вообще какую-либо независимость при жизни отца…

Чувства молодой жены, живущей во дворце семьи супруга, описывает Виттория Колонна, покойная герцогиня Сермонета, у которой было много друзей в Англии при дворе Эдуарда VII. Она вышла замуж за старшего сына герцога Сермонета в 1901 году, — с 1560 года это был первый брак, заключенный между семьями Колонна и Каэтани.

Я всегда ненавидела мрачный дворец Каэтани, — писала она в воспоминаниях. — Грустно думать о бесчисленных браках в Италии, которые не задались из-за старого обычая, повелевавшего молодым женам жить с родителями мужа… Само по себе палаццо Каэтани — великолепное здание, построенное Амманати, одним из учеников Микеланджело, но обезображенное лишним этажом, пристроенным практичным, но совершенно лишенным художественного вкуса Каэтани. Темнота и мрачность его помещений подавляют. На первом этаже, так называемом piano nobile,[86]где жили мои свекровь и свекор, зимой всегда горел электрический свет, а в некоторых комнатах, утопавших в вечных сумерках, приходилось передвигаться едва ли не на ощупь. Помню свой первый вечер в палаццо Каэтани, куда мы приехали после медового месяца во Фраскати. Темнело, приближалось время обеда, но нигде в доме не было никаких признаков жизни. Я сидела в предоставленной мне спальне. Моему мужу отвели комнату на другом этаже, так далеко от моей, что, честно говоря, я так и не нашла кратчайшего пути к ней среди многочисленных лестниц и коридоров. Со мной сидела моя милая няня — англичанка Сизи. Она была очень недовольна тем, что пришлось покинуть дворец Колонна с его роскошью и комфортом, и вовсе не расположена попытаться увидеть во всем лучшую сторону. Наконец, когда совсем стемнело, я предложила:

— Что если мы позвоним и попросим горничную принести нам горячей воды?

— В этом доме нет ни звонка, ни горничной, ни горячей воды, — хмуро ответила Сизи, и самое смешное, что она была абсолютно права…

Мои свекор со свекровью не имели привычки переодеваться к обеду. В ту первую зиму, когда мы жили вместе, мне казалось, что я никогда в жизни дольше не сидела за обеденным столом. Звонок созывал нас всех на завтрак, обед и ужин, но никто и не думал торопиться в столовую, так как все Каэтани понимали, что еды ждать еще долго. Говорят, герцогиня, услышав звонок, говорила: «Вот и прекрасно. Я еще успею сходить на конюшню, посмотреть на лошадей». Итак, у Каэтани было принято приходить в столовую, когда кому заблагорассудится, и тот, кто приходил первым, а это обычно была я, потом дожидался, пока все остальные не закончат трапезу. Иногда у меня просто спина разламывалась от долгого сидения. Герцогиня являлась одной из последних, в лиловом бархатном пеньюаре, обмахиваясь огромным бумажным веером, который казался мне совершенно ненужным, так как в комнатах постоянно было холодно. Около каждого члена семьи на столе стоял полукруг бутылочек с лекарствами, жестянок из-под сардин, и эти индивидуальные наборы давали понять, чье это место за столом. Подавал огромный толстый человек по имени Джироламо, одетый в старый сюртук герцога. У него был дефект речи, так что никто не понимал, что он говорит. Джироламо был вечным объектом насмешек для всей семьи, и какую бы глупость он ни сделал — все приводило их в восторг.

Около тарелки герцога всегда ставили блюдо с особой болонской колбасой, сильно пахнущей чесноком, и он имел обыкновение оделять ею по очереди членов семьи, что считалось особой милостью. Мне кажется, он проникся ко мне неприязнью с того момента, как понял, что я не переношу болонской колбасы. Он был очень умным, культурным и приятным в обращении человеком, и его дети тоже, так что разговор за едой иногда был очень занимательным. Дважды за эту зиму герцог появился за обедом в парадной одежде, и это был знак того, что после обеда он собирается нанести визит королеве-матери. В таких случаях Джироламо неизменно подавал ему дополнительную чашку крепкого кофе, сопровождая это репликой: «Если ваше превосходительство собирается сегодня навестить ее величество, то понадобится что-нибудь, чтобы не заснуть!»

По контрасту со зловещими историями об убийствах и ядах, которые вечно рассказывают в связи с дворцами Возрождения, Виттория Колонна пишет, что во время помешательства на роликовых коньках, случившегося в начале XIX века, оказалось, что римские дворцы как нельзя более подходят для этой забавы: в некоторых домах можно было через весь дом переезжать из комнаты в комнату, не встретив на пути ни единого препятствия — один гладкий пол, и частенько домочадцы, покидая свои комнаты и отправляясь на обед, брали с собой в мешках ботинки и коньки. Это очень развлекало Роберта Хиченса, и он описал одну из роликовых вечеринок в романе «Плодоносная лоза» («The Fruitful Wine»).