В памяти всплыл Феликс Масляненко… Потом Катя подумала и об отчиме Родиона. Представить отчима Романа Ильича, ревнующего толстушку Софию из Кишинева, еще возможно, хоть как-то возможно. Но представить в роли ревнивца Феликса — принца вампиров…

Нет, тут дело не в ревности. В чем-то другом. И все равно первая жертва очень важна. Пусть в живых убийца оставил третью жертву по какой-то, пока неизвестной причине. Однако начал он свою кровавую эпопею именно с Софии.

Интересно, а Ласточка видела Софию?

То, что сиделку и любовницу отца Мальвина встречала в доме, нет сомнений. А вот Ласточка… понимала ли она суть происходящего в доме тогда, два года назад?

А если это не бред, а некая аллегория? Кто может скрываться под именем Андерсен?

И верно ли предположение о женщине мечтыв качестве новой жертвы? Опять же, что говорил профайлер об этом? Это некий недосягаемый идеал для убийцы, женщина, в которую он влюблен. Ага, тут уже какая-то связь… Но это может быть и некая особа, очень молодая и очень привлекательная. Может, оба эти понятия для убийцы едины?

Однако никто из жертв, даже Виктория Гринева, не отличался особенной красотой. Возраст, да, у всех относительно молодой — от двадцати шести до тридцати трех лет…

А вдруг юная красавица все же существует? Только она пока вне поля нашего зрения?

Катя вернулась к столу и включила ноутбук. Открыла скопированный файл с результатами экспертизы мусора.

С этими предметами, оставленными возле тел и в ранах, вообще до сих пор никакой ясности. На первый взгляд, совершенно бессмысленный набор: спица, обломок бамбукового рожка для обуви, плевательница, пистон, хлыст, клочок ткани и так далее. Глиняные черепки…

С этим даже профайлер не смог помочь. Истолкование, которое он предложил, в принципе логично, но как-то совсем неубедительно. Будильник… И на нем не выставлено определенное время, часы просто ходили… Значит, время неважно, то есть важно не само время, а опять же что-то другое. Какой-то иной смысл в это вложен.

Какой иной смысл? А он ведь есть. Убийца делает это с настойчивой последовательностью, раз за разом оставляя на трупах мусор. Он что-то хочет сказать. Это и есть его послание — все эти предметы в определенной последовательности.

Катя закрыла глаза. Ой, ну кто же это разгадает… Это просто невозможно. Это только в фильмах все читают как по нотам.

Она открыла скопированный файл «татуировки». Порезы на трупах… Нацистская символика. Но что мог знать о тайном толковании нацистской символики аутист Родион Шадрин? По силам ли это его разуму? И вообще, каким образом он попал в рок-группу «Туле»? Там, в Пыжевском, во время той памятной беседы ни Дмитрий Момзен, ни его толстый приятель Шашкин так об этом и не рассказали, уклонились. Родители Родиона тоже этого вопроса не прояснили. И про татуировку сына их никто не спросил.

Но их ли следует спрашивать о таких вещах?

Катя не стала тревожить полковника Гущина — старику еще надо отойти, оклематься после той записи для диктофона. Как его в краску-то вогнало… Нужно вновь обрести душевное равновесие.

Катя позвонила по телефону лейтенанту Сайкину, аккумулятору всей поступающей по делу информации, и спросила — установлено ли, где именно Родион Шадрин делал свою татуировку?

— О нем ничего конкретного, тогда, два года назад, это не посчитали нужным сделать, — ответил Сайкин, «пролистав» файлы компьютера. — Однако есть свежие данные по Дмитрию Момзену. Он фигура заметная, его в таких местах помнят хорошо. По оперативным данным, он свои татуировки делал и делает в одном месте — это на Таганке, Товарищеский переулок. Салон имеет вывеску «Студия загара», но там не только загорают.

Катя посмотрела на часы на стене кабинета — обеденный перерыв. Нет, обедать она уже станет там, на Таганке. После посещения салона.

По пути к Таганке Катя открыла на планшете Google-карты и просмотрела Товарищеский переулок, как и Пыжевский. Очень похожие места — тихий ухоженный уголок с купеческими особняками. Вывеска «Студия загара» красовалась на двухэтажном доме приятного голубого цвета, однако с решетками на окнах.

Катя решила, что в таком тихом месте напор и наглость — лучшее оружие. Открыла дверь, как и в Пыжевском, звякнул колокольчик.

Холл поделен на две половины стойкой рецепции — правая уводила собственно в студию загара, оттуда как раз вышли две девицы — обе в кожаных штанах, с косичками-дредами. Одна говорила другой:

— Сразу после загара делать нельзя. А жаль, Сашка Голощапов как раз из отпуска вернулся, он это делает потрясно. Никакой боли, машинкой просто гладит, и он — супер! Любой орнамент изобразит, какой закажешь.

У стойки рецепции переминался с ноги на ногу молоденький паренек, он с восторгом и страхом разглядывал фотографии на стене, на которых красовались в основном обнаженные парни бравого вида и девушки явно нрава крутого, покрытые сложнейшими татуировками на самых разных частях тела.

Тут же висели кумачовые лозунги: «Галерея наших работ. Тату любой сложности!», «Орнаментал и маори, трейбл и Полинезия, чикано, анимэ и другие узоры!».

Лозунг над рецепцией гласил: «Тут не украшают тело. Здесь укрепляют дух!» За стойкой царил могучего вида менеджер в майке-алкоголичке, весь буквально испещренный узорами татуировки от самой шеи до… дальше все эти чудеса скрывали джинсы в облипочку.

— Не дрейфь, — говорил он пареньку, — раз решил, надо делать, а то чего пришел тогда? У Голощапова четверг свободен с шести до восьми, я тебя запишу, лады? Голощапов один на всю Москву, больше никто так не сделает, как он. Так лады?

Паренек что-то промямлил, видимо, он пока еще трусил татуироваться.

— Другие узоры это что? — с ходу нагло спросила Катя. — Готикой занимаетесь?

— Смотря какой, — менеджер повернулся к ней, — Александр Голощапов наш мастер, наш великий художник.

— Меня друзья с Пыжевского прислали, — сказала Катя.

— Откуда?

— Из «Туле». Только я хочу поговорить с вашим Голощаповым сначала.

— Он занят. Медитирует перед сеансом.

— Ты что, глухой? — дерзко спросила Катя. — Не слышал, кто меня прислал? Два раза, что ли, повторять?

Менеджер подумал секунды две, потом позвонил по мобильному.

— Налево по коридору до конца. Студия, а рядом комната для медитаций.

Катя, громко стуча каблуками, промаршировала по коридору. Студия — дверь открыта и у самой двери аппарат «сухожар» для стерилизации игл и инструментов. Дверь соседней комнату закрыта. Катя не стала даже стучать, просто толкнула дверь кулаком — бах! (Кулак от такого молодечества потом адски болел, конечно, но дело, как оказалось, того стоило.)

В крохотной комнатке с кожаным диваном, низким столиком и зарешеченным окном на диване полулежал толстый мужчина неопределенного возраста. На столике — рюмка и ополовиненная бутылка дорогого французского коньяка. Он был сильно пьян.