– Судя по тому, что мы видели, должно подействовать.

– Но все ли мы видели?

– Ну, все – это слишком много. – Лис похлопал коня по шее. – Я вон сколько всякого повидал, а не могу понять, зачем гарпии нужен дракон. Типа на его фоне она лучше выглядит?

– Драконы красивы и весьма гармонично сложены! – вспыхнул отрок. – Их движения полны изящества и внутренней силы!

– Это я помню. Еще какая внутренняя сила! Особенно внешнее ее проявление. – Лис потер недавно зашибленные икры. – А все-таки?

– Возможно, появление дракона после ожидавшегося венчания Пипина и моей матушки входило в планы Брунгильды. Как только Пипин надел бы венец Цезаря, она, будучи сестрой правителя, согласно обычаю, приобрела бы определенные права на престол. Вот здесь и должен был появиться ужасный злобный дракон, готовый уничтожать все на своем пути, без разбору.

Конечно, новый кесарь и его супруга погибли бы первыми. Кровопролитие наверняка было назначено на самый день коронации, чтобы сокрушить заодно и весь цвет франкской знати. А потом явилась бы госпожа Брунгильда, отозвала дракона, как охотничьего пса, и уселась на трон сама. А если вдруг кто не пожелал бы смириться – крылатое исчадие ада, не медля, устремилось бы к нему!

– Гм, не попрешь, логично.

– Это лишь предположение, – Дагоберт поднял не по-детски серьезные глаза на собеседника, – но оно не лишено оснований. Благодаря схватке Брунгильды с отрядом Тибальда мы выиграли немного времени, но кто знает, сколько? Гарпии быстро восстанавливают силы, – напомнил он. – Мы должны спешить, чтобы оказаться у грота раньше Брунгильды.

– Это верно, – согласился Лис. – Но все равно необходимо отдохнуть, хотя бы часа три. День был очень напряженный. Мы отправимся в путь, едва горизонт начнет сереть.

– Можем не успеть, – нахмурился Дагоберт.

– Если кони падут от усталости, тоже можем не успеть, – констатировал Сергей. – А если попросить твоего, как бы так сказать, настоящего отца как-то отвлечь на время Брунгильду?

– Но как? Она, увы, отлично понимает, что ей куда проще будет справиться с драконом, пусть даже и раненым, имея собственного дракона. И сейчас, если у нее не выйдет изловить его, на время оставит эту затею. Но только на время.

– Кстати, а шо это вообще за пагубная страсть у гарпий охотиться на драконов? Шо-то о таком я прежде не слыхал.

– Если старший Дагоберт, паче чаяния, станет отступником, мой настоящий отец должен будет уничтожить его. Таков закон. Но если он будет мертв, некому будет восстановить порядок, данный миру людей и драконов в предвечные времена.

– Ох, маманя дорогая! Шо-то у меня от предвечных времен голова кругом идет.

– Потому что ты не знаешь, о чем говоришь, – вновь посуровел Дагоберт.

– Очень может быть, но зато я знаю, как заставить Брунгильду не вмешиваться в ваши, так скажем, семейные обряды. Надеюсь, ты мне, да что там, мне, в первую очередь – себе, поможешь.

Любое дело можно делать тремя способами: правильно, неправильно и по-армейски.

Неизвестный прапорщик

Добраться в этот вечер до Реймса Бастиану так и не удалось. Впрочем, как и всему каравану, еще утром державшему туда путь. После того, как вдруг, ни с того, ни с сего, мессир Пипин Геристальский развернулся и без свиты, лишь с парой телохранителей, умчался в Форантайн, бароны замедлили движение, дабы возвращающемуся повелителю было легче их догнать. Когда же один из стражников возка Гизеллы, удивленный столь долгим упорным молчанием, украдкой заглянул внутрь и обнаружил, что тот пуст, караван и вовсе остановился.

Самые слабые чувства, отраженные на лицах баронов и всей их свиты были – недоумение и досада. Они живо представили себе, на какой смех подняли бы их, притащись они в Реймс без предводителя и с пустым возком. То-то бы архиепископ Реймсский удивился этакому нелепому столпотворению под его окнами.

Уязвленные в лучших чувствах суровые вояки стали лагерем близ дороги, шумно выясняя, направиться ли обратно к замку, чтобы примерно наказать обидчика, разойтись ли по домам, несолоно хлебавши, или же учинить какую иную каверзу, чтоб впредь никому повадно не было.

В момент, когда споры, подогреваемые выпитым молодым вином, достигли апогея, на дороге показались всадники в багровых плащах.

– Ба, да это ж люди Пипина! – раздался чей-то мощный голос.

– Вот их-то нам и нужно! – вторил ему другой.

– Пусть ответят! – лупя себя кулаком по нагруднику, кричал третий.

Возмущенная толпа, размахивая мечами и топорами, бросилась к всадникам замковой стражи, и те порадовались в душе, что отвечать в столь щекотливом деле придется не им. Да что там порадовались – возблагодарили Отца Небесного! Плохая идея – сообщать беснующейся толпе, что ее законный вождь бесцеремонно похищен из собственного замка ничтожной кучкой невесть как освободившихся пленников. А оставшийся в крепости гарнизон только-то и смог, что послать гонцов с оповещением о сем прискорбном факте.

Лицо Бастиана тоже побледнело, но в надвигающихся сумерках этого было уже не разглядеть. С силой выдохнув через стиснутые зубы, он поднялся в стременах, воздел руку над людским морем и заговорил уверенно и властно, как человек, имеющий непререкаемое право отдавать приказы.

– Стойте! Верните мечи в ножны, мужи боя, опустите секиры и копья свои! Говорю вам ныне – кровь невинных падет на вас, ядом аспидовым прожжет сердца и испепелит души! Внемлите мне, христианские воины, ибо слово мое – слово истины!

Шум и гвалт невольно пошел на убыль – толпа настороженно внимала хорошо поставленному голосу питомца теологического факультета Сорбонны. Всем этим людям, выросшим в боях, пирах и охотах, так редко напоминали, что они христианские воины, что сейчас, видно, разговор предстоял необычайно важный.

Вдохновенный оратор достал из сумы пергамент, величественно продемонстрировал собравшимся печать с орлом Юпитера и принялся читать. Он с чувством произносил каждое слово, то повышая голос, насколько позволял объем легких, почти до трубного, то понижая до драматического шепота, он играл паузами и сопровождал фразы выразительными жестами… Наступившая тишина прерывалась лишь цвирканьем аполитичных цикад, не понимающих исторической важности момента.

Бастиан закончил свое выступление, но толпа молчала, переваривая услышанное, а равным образом и увиденное. В головах буйных вояк не укладывалась, не усаживалась, не умещалась полученная информация.

Вместо того чтобы вернуться и продолжить с ними путь в Реймс, Пипин зачем-то мчался с Гизеллой и юным Дагобертом в монастырь Святого Эржена, дабы там объявить о помолвке?! При этом сестра его, Брунгильда, известная во франкских землях предводительница вооруженных отрядов, яростная в бою и славящаяся до крайности мерзким нравом, вдруг объявлялась коварным врагом, злоумышлявшим против короны, затевавшим кровавые убийства кесаря Дагоберта с его семьей и самого Пипина!..