Через некоторое время Дон вполз под громадные лапы раскинувшейся старой ели и лежал там, отдыхая, прижав щеку к подушке из хвои. Его рюкзак пропал, одежда была порвана в клочья, колено распухло до размеров дыни, а телефон он потерял. Когда же немного успокоился, адреналин уступил место боли: боли настолько сильной, что пришлось оторвать от штанов несколько полосок ткани, чтобы соорудить подобие кляпа, который Дон смог бы прихватить зубами. Несмотря на то что последние несколько минут, проведенные им рядом с дольменом, стерлись из памяти, ему казалось жизненно важным слиться с окружающей средой, стать незаметной деталью ландшафта. Он засунул кляп в рот и сжал зубы, и его непроизвольное бормотание слилось с шепотом листьев, капанием воды и тихим уханием совы где-то наверху.

Дон отмахнулся от озверевшего комарья и постарался сосредоточиться. Было так темно, что он не различал своих пальцев, поднесенных к лицу. Фрагмент за фрагментом, словно головоломка, картина постепенно восстанавливалась, и он вспомнил, как смотрел во мрак дольмена, так же, как сейчас вглядывался в черноту ночного леса. Он вспомнил низкий гортанный стон, долетевший из гробницы. Он увидел, как что-то движется там, какая-то тень на фоне тени, стремительно приближаясь и одновременно удаляясь. Какая-то бледная отсыревшая фигура: высокая, но при этом сгорбленная, угловатая, но двигающаяся плавно. Безликое видение с головой, окутанной мраком.

Судя по пропорциям, это не мог быть Хэнк. Если не Хэнк, то кто тогда? Картина снова расплывалась, в памяти зияло слепое пятно, а потом Дон сразу переносился в тот момент, когда он летит через лес и падает.

Каким-то образом все это было ему знакомо. Невыразимый ужас, невозможный дольмен, пропавший компаньон, чувство собственной ничтожности и затерянности в глуши. Он заново переживал какой-то кошмар, который дразнил его, ускользая из памяти.

Ты уже бывал здесь раньше. Здесь или в очень похожем месте. Ты уже видел этого… человека. Человека, да неужели? Ему не нужна была даже его муза Мишель, чтобы посмеяться над самим собой. Фантомная Мишель приложила к губам палец, покачала головой и растворилась в воздухе.

Послышался крик лисицы. В его укрытие заползал туман, проникал ему в нос и в рот, и его начало трясти от дикого холода. Потом наступил страшный момент, когда захрустели сухие листья, вырвав его из полудремы, и что-то тяжелое ткнулось ему в бок – какой-то зверь с громким жарким дыханием и мокрой шкурой. Дон вскрикнул. Туле заскулил и ткнулся своей квадратной мордой ему под мышку.

– Ох, песик, – пробормотал Дон, обнимая дрожащую собаку, и оба они съежились под покровом первобытной темноты. Порыв ветра пронесся по лесу, и тот затрещал и заскрипел в ответ. Сотни дверей, скрытых в стволах кедров и елей, распахнулись в воображении Дона.

Темнота все сгущалась и сгущалась.

В понедельник утром, после того как они с Мишель дотащились домой после поминального приема в честь Луиса Плимптона, Дон отправился в олимпийский офис «АстраКорп», где на него сразу навалилась работа. Его начальник, заместитель финансового директора компании Уэйн Кайкендаль, рвал и метал, как старый сердитый Везувий, его багровые брыли гневно тряслись. Что-то было не так. Никто не осмеливался спрашивать, а Дон слишком устал, чтобы поинтересоваться.

Он провел день в некоем ступоре, изо всех сил стараясь забыть ужасающе странный уик-энд в поместье Волвертонов, дикий разговор с типами, выдававшими себя за работников спецслужб, не менее чудовищный диалог с мальчишкой Рурков, ужасную музейную экспозицию…

За пару минут до того как он собирался ускользнуть домой, курьер доставил пакет без обратного адреса. Дон подумал, что это затребованные ранее документы по одному из текущих проектов, и распечатал пакет только после ужина. Мишель заперлась в кабинете, с головой уйдя в эту свою проклятую семейную генеалогию, которую она реконструировала, так что Дон окопался в гостиной с грудой бумаг, которую притащил из офиса.

Содержимое анонимного пакета сначала показалось Дону непонятным, но, вглядевшись, он почувствовал, как волосы у него на голове зашевелились, а в душе поднялся тот же ужас, какой он испытал, когда смотрел на кожу кроманьонца, растянутую под стеклом витрины.

Он налил себе стакан бурбона. Затем еще один. Спал он плохо и видел зловещие и сумбурные сны.

На следующее утро в офисе Дон сидел за столом, бессильно обмякнув, держась за голову и давая себе зарок никогда в жизни больше не прикасаться к крепким напиткам. Присвистывания сотрудников, которые то и дело просовывали головы в его спичечный коробок, претендующий на звание кабинета, причиняли ему дополнительные страдания.

Около одиннадцати он попросил Ронни Хаутона по кличке «Мишутка» из научно-исследовательского отдела прогуляться с ним в отель «Флинтлок», находившийся в нескольких усаженных деревьями кварталах от офиса. На цокольном этаже отеля располагалось множество разнообразных заведений, включая шикарную парикмахерскую, стенды для чистки обуви, сигарную лавку, магазин иностранной прессы под названием «Почтовик» и бар-ресторан «Счастливый тигр», место производства десятидолларовых мартини – тайное логово законодателей и следующих за ними косяками скользких лоббистов. Ронни любил проводить в «Счастливом тигре» обеденные часы, стараясь расположиться в кабинке с приятным видом на стайки секретарш, помощниц юристов и стажерок, сидящих, как на жердочках, на кожаных табуретах вокруг светло-серой гранитной стойки бара. У Дона слишком болела голова, чтобы он мог по достоинству оценить эту выставку высоких каблуков, мини-юбок и чулочной продукции. От запаха духов и лаков для волос у него начали слезиться глаза. Он чихнул в платок. Мишель давно перестала пользоваться духами, проявив чуткость к нему и редкое для нее милосердие.

Сегодня Дону было не до мартини. Бросив всего один взгляд на его бледное, покрытое испариной лицо, бармен дневной смены, громадный здоровяк по имени Верн, немедленно загрузил в шейкер помидоры, лайм и лед, и уже через минуту официантка доставила в их кабинку напиток вкупе с бесплатной тарелкой дорогих крекеров. Ронни откинул назад свою лохматую голову и добродушно посмеялся над Доновыми страданиями; себе он заказал импортное пиво и салат «Цезарь» (бог знает почему он так заморачивался – Мишуткой его прозвали из-за громадного грушеобразного туловища, обильных зарослей жестких черных волос и жировой прослойки, с которой смело можно было залегать в спячку) и начал длинный монолог, посвященный новому сенсорному устройству – разработанному некоей норвежской компанией прототипу, возможности которого вызывали у Ронни усиленное слюноотделение. Дон кивал и неопределенно улыбался, размышляя тем временем о тех агентах, которые наседали на него на поминальном вечере.

Что за странные вещи происходят в последнее время? Монтойя (и почему, кстати, это имя кажется таким знакомым?), Куйи, Бронсон Форд и Луис. Бедняга Луис. Заключение о смерти от инфаркта оказалось-таки липовым, хотя один шутник сказал когда-то, что любая смерть в конечном итоге вызвана остановкой сердца. Дон хлебнул своего антипохмельного средства и попытался не думать о том, к чему это все может привести и как в этом может быть замешана Мишель. Дед, этот скрытный старикашка, безумно ее любил. В душу Дона закралось подозрение, не основывалась ли эта симпатия деда на его шпионском прошлом?