– В чем дело? – спросил он.

– Ты не считаешь себя хвастуном? – усмехнулась она.

– В школьные годы я был очень застенчив, – с важным видом заявил Сильван.

Кэйд вспомнила те эффектные зрелища, что он устраивал, изготавливая шоколад. Вспомнила и беззастенчивость, с какой Сильван соблазнял ее в то утро, когда она явилась на его мастер-класс.

– Похоже, тот короткий период закончился очень быстро.

– Я по-прежнему застенчив.

Кэйд не смогла удержаться от смеха.

– Ты скромник?

Сильван кивнул и вновь сосредоточился на дороге. Почему он считает себя застенчивым? Разве его отношение к ней можно назвать хоть в какой-то мере застенчивым или робким?

– А ради чего мы все-таки вырядились в эти жуткие костюмы?

– Им нравятся маскарады. На прошлый Новый год моя мать и сестра приготовили для нас троих коровьи костюмы. Весьма натуральные, даже с выменем.

Кэйд попыталась вообразить элегантного и необузданного Сильвана Маркиза в костюме коровы с выменем. Перед ее мысленным взором возникла фотография из его фотоальбома, на которой он выглядел очень довольным, с усмешкой глядя на свою темноволосую сестру. Почему-то при воспоминании о той фотографии она невольно сжалась, словно летела в пропасть, и от этого ее сердце начало колотиться с такой силой, словно хотело выскочить из груди.

– А когда отец вышел на пенсию, мы придумали шутливую пьесу, где мне за пять минут пришлось сыграть роли гангстера, ковбоя и одной дворняги с коричневыми пятнами – первой папиной собаки. И уверяю тебя, во всем виновата моя сестрица.

Ну да, так она и поверила! Кэйд не сомневалась, что половину этих ролей Сильван придумал сам. Так почему же он считает себя застенчивым?

– Тебе надо посмотреть пьеску, которую мы с сестрой сыграли к восьмидесятилетию нашего деда. Если ты подпоишь меня, то я покажу тебе наш домашний видеофильм.

– Ты считаешь, мне понадобится алкоголь, чтобы добиться от тебя желаемого?

Кэйд с притворным возмущением хлопнула его по плечу. Но оба они улыбались.

– Сельская тема маскарада выбрана потому, что мой кузен всегда мечтал завести козочек.

Кэйд призадумалась, стараясь представить человека, мечтающего о разведении коз. Потом попыталась поуместить его в ранее возникший образ французского замка, в который они ехали. В любом случае перед козами ее воображение пасовало.

– Поэтому нам пришлось объединить усилия… и подарить ему коз. Да вдобавок уток. Он еще хотел осла, но его партнер умолял нас проявить благоразумие. Поэтому мы все наряжаемся фермерами.

Любопытная семейка с богатейшей внутренней жизнью… Если бы они так и не узнали, кто она на самом деле, то там ей удалось бы повеселиться.

– А ты можешь представить меня под вымышленным именем?

Сильван промолчал.

Они ехали по дороге, вьющейся между пологих холмов. Каменные дома группировались в небольшие поселения, где во дворах на веревках даже в ноябре висело выстиранное белье. Вдоль шоссе тянулись тополя, и их устремленное ввысь извечное изящество поразило Кэйд. Перед отъездом Сильван задумчиво посмотрел на свою миниатюрную «Ауди», но выбрал фургон, поскольку только в него могла поместиться изготовленная им огромная и причудливая шоколадная скульптура, некое невероятное изваяние. Неужели он трудился над этим подарком целый день, пока она наносила визит в компанию «Шаке су гу»? Жаль, что ей не удалось побывать тогда в мастерской, чтобы увидеть Сильвана в роли скульптора по шоколаду.

Зазвонил ее телефон, и Кэйд удивилась, что здесь действует сотовая связь.

– Что ты там наболтала своему отцу? – раздался голос ее деда. – Тебе полагалось воспользоваться передышкой! Какие, к черту, исследования?! И не пытайся обосноваться в Европе!

– Дедуля, по-моему, ты давно выражал недовольство тем, что папа не позволяет мне повидать мир и провести пару месяцев в свое удовольствие. – Кэйд покосилась на Сильвана: понимает ли он, о чем она говорит?

– Мне восемьдесят два года, – обиженно заявил дедушка Джек. – Как ты думаешь, сколько еще раз я смогу тебя увидеть, если ты будешь жить в Европе?

Прежде они с дедом виделись ежедневно. Семья Кори жила в огромном белом особняке, стоявшем на холме над городком. Дед заглядывал в рабочий кабинет внучки. А дома врывался даже к ней в спальню и, сияя восторженными голубыми глазами, будил ее, чтобы дать попробовать новейший образец шоколада. Если она переедет в Париж, то они станут встречаться очень редко.

Пролетающие мимо платаны сливались перед ее рассеянным взором в сплошное размытое пятно.

– Я уверена, что буду постоянно летать туда-сюда, – заверила Кэйд, чувствуя, будто в сердце ей вонзается нож.

Руки Сильвана вдруг напряженно сжали руль. Он посмотрел на нее.

– Ты должна сначала вернуться домой. Я покажу тебе один трюк тайного проникновения во французские шоколадные кондитерские.

– Если бы я осталась в Европе, то… И вообще, пока я говорила просто о новых возможностях.

Сильван вновь бросил на нее пристальный взгляд.

– В Европе полно снобов, – заявил дед.

Да, но ей понравились эти снобы. Кэйд посмотрела на четкий профиль Сильвана, тонкие чувственные губы, брови, способные выражать самые разные эмоции. Она будто видела лица других встреченных ею шоколатье, пекарей и сыроваров. Ей нравились их отношения и вера в то, что они лучшие.

– А кого бы ты предпочла видеть каждый день? – вкрадчивым тоном спросил Джек Кори. – Толпу снобов или своего дедушку?

У Кэйд возникло ощущение, будто ее внутренности медленно перемалываются между двумя сдвигающимися каменными жерновами.

– Дедуля, я просто хотела… – Что просто хотела? Какие свои желания она осмеливалась произнести даже мысленно самой себе, не говоря уже о том, чтобы признаться в них деду? – Я просто ищу новые варианты.

Губы Сильвана сжались в узкую полоску.

– Что ж, поищешь их через несколько лет! Когда я умру, – резко возразил дед. – Почему такая спешка?

Жернова продолжали терзать ее внутренности.

– «Марс», – пробормотала Кэйд. – Удельный вес компании в обороте рынка…

А если Сильван… А что Сильван? Она вновь взглянула на него. Черт побери, порой она жила с такой устремленностью к цели, что даже не представляла, как можно закрутить легкий роман с мужчиной.

– Знаешь, Кэйди, я и сам раньше переживал из-за «Марса». И из-за этого дурацкого «Марса» превратил твоего отца в отвратительного трудоголика. В общем, я не собираюсь утомлять тебя, утверждая, что к старости стал более сообразительным, чем все вы… Ты это и сама знаешь. Мне по-прежнему хочется заткнуть «Марс» за пояс. Но теперь семья для меня важнее любых оборотов рынка.