В гостиной Натали подключила динамики, и музыка загремела во всю мощь. Сильван рассмеялся и, взяв Кэйд за руку, повел ее в танцевальный зал с выложенным белыми мраморными плитками полом, расставленными вдоль стен диванчиками на изящных ножках и обитыми парчой мягкими креслами.

Натали включила в музыкальное меню популярную музыку последних пятидесяти лет. Она гудела басами из одного динамика и потрескивала писклявыми помехами из другого, что не мешало танцевать под нее в ритме сменяющихся мелодий и поднимать воротники воображаемых кожаных курток, разыгрывая, к примеру, песни героев из мюзикла «Бриолин». Сильван и Кэйд танцевали без передышки.

Около часа ночи они выскользнули в затихший двор, где под звездным небом слышалось лишь шуршание гравия под их ногами. Сильван повел Кэйд в раскинувшийся за особняком сад, который полого спускался к берегу Марны. Они проскользнули в калитку рядом с конусообразным, почти сказочным домиком, который когда-то служил часовней, и оказались на грязной тропинке, бегущей вдоль берега живописной и широкой реки.

– Морозно. – Сильван подтянул шарф Кэйд, убедившись, что укрыл шею. – Но мне хотелось, чтобы ты увидела окрестные красоты.

Озаренные сиянием полной луны темные воды Марны текли обманчиво медленно, ее волны переливались отраженным светом. Они остановились на берегу рядом с плакучей ивой, помахивавшей по-зимнему оголенными тонкими ветвями. Прижавшись к Сильвану, Кэйд завороженно смотрела на воду.

Может, ей захотелось близости или просто согреться от холода? Может, у нее заболели от танцев ноги? Сильван ни о чем не спрашивал, да ни о чем и не думал, ему просто нравилось согревать, поддерживать ее, давая возможность отдыха.

А ведь пару недель назад Сильван воспринимал жизнь по-иному. Жизнь казалась ему прекрасной. А сейчас, когда он, оглядываясь назад, вспоминал ту жизнь без Кэйд, то думал, что жизнь он в этом мире вел самую несчастную и никудышную.

– Мне понравилась твоя родня, – произнесла она.

Он вскинул брови.

– Неужели? Даже моя мать?

– Да. Она совсем не пыталась понравиться мне.

– И ты сочла это подкупающей чертой?

Кэйд кивнула.

– Большинство матерей с ходу начинают проявлять ко мне симпатию вне зависимости от того, смогут ли их сыновья быть счастливы со мной.

– Так ты умеешь подкупать даже чужих матерей?

Она пожала плечами.

– Не удивительно, что ты так упорно считаешь, будто сможешь купить весь Париж.

– На самом деле, – вздохнув, отозвалась Кэйд, – горю желанием заполучить хоть одно местечко в нем.

Сильван не знал, что на это ответить. Сам он не продается, но с удовольствием в любой момент предоставил бы ей местечко в своем доме, если бы она попросила. Неужели теперь это так очевидно?

Господи, он не мог больше выносить неопределенность, страх того, что Кэйд может бросить его. Но как он мог попросить человека, которого знал менее двух недель, обещать ему отказаться от привычной роскоши ради жизни с ним?

Сильван покрепче обнял Кэйд и загляделся на реку, призывая себя к терпению. «Так же терпеливо надо темперировать шоколад, – мысленно сказал он себе. – Твое время еще впереди». Может, он сумеет сделать ей смелое предложение после трех недель? Достаточно ли такого срока для положительного ответа?

Легкое облачко набежало на лунный лик, создав на речных волнах причудливые переливы света и тени. Сильван почувствовал, как глубоко вздохнула прижавшаяся к нему Кэйд. Она мягко взяла его за руку.

– Нет, серьезно, неужели я не смогу убедить тебя отдать мне твое имя?

Сердце успело дважды гулко ухнуть, пока Сильван размышлял, о чем именно она говорит. Он едва не ответил согласием. Но промолчал, вспомнив, чего именно Кэйд добивалась от него.

– Ты имеешь в виду, не продам ли я тебе свое имя для выпуска новой коллекции дурацкого шоколада? – Сильван резко отстранился от нее, шагнув к кромке темной, позолоченной воды. Его вдруг пробрала дрожь, особенно остро ощущалась внезапная потеря близости с Кэйд.

Она нахмурилась, когда до нее дошел смысл этого уточнения. Вероятно, осознала возможность двусмысленности собственного вопроса. Кэйд смутилась, опустила голову и ухватилась за ивовые ветви.

– Да.

Его рука еще хранила память о ее мягком пожатии, но он засунул ее в карман.

– Ты хоть о чем-нибудь еще можешь думать? Неужели мы не можем здесь просто наслаждаться жизнью? Почему это дело так много значит для тебя? Тебе же не нужны деньги. Не нужна Европа.

Кэйд отступила за ветви плакучей ивы. Весной или летом ей удалось бы спрятаться за массой узких стрельчатых листиков, но глубокой осенью листва уже опала.

– Ты не хочешь, чтобы я осталась в Европе?

– Ты знаешь, чего я хочу.

– Или ты…

– Кэйд… Ты способна не смешивать личные отношения с деловыми?

Внезапно ему пришло в голову, что сам он, родившись в обычной семье, рос предоставленный самому себе и лишь в юности решил стать шоколатье. Она же родилась в деловом мире и, вероятно, сейчас впервые пыталась проанализировать свои личные интересы.

– Ты хочешь, чтобы я уехала домой? – тихо спросила она.

Иногда откровенность бывала единственным достойным выходом, неважно, насколько он мог быть опасным.

– Нет.

Кэйд стояла поодаль, настороженно глядя на Сильвана, держась рукой за голые ветки, точно смущенная испуганная нимфа, случайно пробудившаяся до прихода весны.

– Видишь ли, ты можешь приобщиться к тому, чем не владеешь. – Он не сводил с нее глаз. – В любой угодный тебе момент ты можешь, ничего не покупая, стать частью моей жизни.

Ее глаза расширились. Она пристально смотрела на него.

– Я не понимаю тебя, – произнес Сильван. – Разве ты не можешь поступить так, как хочешь?

Ее брови сошлись у переносицы.

– С полной беспечностью, следуя внезапному капризу? Нет. А сколько людей могут пострадать от последствий моего необузданного решения? Думаешь, я просто позволю себе расслабиться и отдаться на волю собственных прихотей?

– Речь не об этом. Я имел в виду, можешь ли ты решить, чего желаешь от жизни, и исполнить свое желание? До сих пор, по-моему, тебе это удавалось. Неужели ты не можешь продолжать в том же духе?

Кэйд нахмурилась.

– В школе нас учили тому, что представляет собой некая американская мечта – погоня за успехом или… счастьем. – Сильван неловко, по буквам произнес это английское выражение, излишне хрипя и грассируя. – Я даже не знаю, как это адекватно перевести на французский.

– На французский лад это звучит скорее эгоистично, – усмехнулась она. – И в том-то все дело. От меня зависят судьбы людей.