Нанас слушал старого учителя очень внимательно и поймал себя на мысли, что еще несколько дней назад не понял бы из этого рассказа и половины; теперь же неясными для него были лишь некоторые слова, да и то он, большей частью, догадывался по смыслу, о чем идет речь.

— И те, и другие сидят на своих трассах, как пауки на паутине… Не знаю уж, чем они там питаются, когда мимо не едет никто, но если кого занесет к Оленегорску или к Мончегорску — все, поминай, как звали. Перехватывают, грабят, и либо в рабство, либо на месте порешат. Спасибо еще, коли не сожрут… Причем Мончегорские бандиты, — продолжал Роман Андреевич, — по слухам, еще кровожаднее оленегорских. Наши даже сами боятся ездить в ту сторону, особенно с тех пор, как в Мончегорске появилась «ЮЛА».

— Юла? — приподняла брови закончившая заправлять снегоходы Надя. — Детская игрушка? И что же в ней страшного?

— Не игрушка, — посуровел старый учитель, — бандитская группировка. По первым буквам имен ее главарей — Юлии, Людмилы и Анны. Говорят, эти женщины дьявольски красивы, но и дьявольски беспощадны. Обычные бандиты еще могут оставить тебя в живых, но эти!.. Не стану и вспоминать те ужасы, которые о них рассказывают. Если правда то, что, по этим рассказам, они вытворяют с мужчинами…

— За что же они так не любят мужчин? — не удержался от вопроса Нанас.

— Скорее, наоборот, чересчур сильно любят… — Романа Андреевича даже передернуло, и он застонал от боли, будто подтверждая тем самым свои слова. Но тема о прекрасных бандитках, похоже, увлекла и его. Старый учитель продолжил: — Львицы!.. Бесстрашные, дерзкие. А еще придумали такую штуку: поставили на полозья яхты — в Мончегорске был раньше неплохой яхт-клуб — и гоняют зимой по Имандре и окрестностям. Так что увидите паруса — сразу прячьтесь, хоть в снег зарывайтесь! Особенно ты, Нанас. В общем, ребята, — закончил свой рассказ старый учитель, — если мы все же поедем в сторону Мончегорска, то погоня нам, скорее всего, не грозит. Зато… — Роман Андреевич закашлялся вдруг, захрипел, на губах появилась розоватая пена. Его лицо стало белым, а на лбу выступили крупные капли пота.

— Но как нам теперь быть?! — воскликнула Надя. — Нам все равно нужно где-то остановиться на ночь!.. Да и вас надо срочно перевязать.

— Что толку меня перевязывать… — просипел старик. — А переночевать… — Он задышал часто и тяжело, но постепенно дыхание все-таки выровнялось, и Роман Андреевич продолжил вполне внятно: — Не доезжая Мончегорска будет военный поселок слева, «Двадцать седьмой километр». Раньше там была летная часть. Целые дома там вроде как оставались. Во всяком случае, десять лет назад еще стояли, я был там по случаю… Но, сами понимаете, живет ли кто в этих домах сейчас — мне неизвестно.

— Поедем туда, — сказала Надя. — Другого выхода у нас все равно нет.

— А что потом? — спросил Нанас.

— Потом и будем думать, что потом, — отрезала девушка. — Поехали!

— Погоди, — сказал Нанас. Он подошел к волокушам и достал из них автомат. — Сначала научи меня обращаться вот с этим.

Доехали быстро, поскольку до поселка оказалось всего ничего, но весь этот путь — а ехал он теперь сзади, чтобы увидеть, когда учитель покажет отворотку, — Нанас думал о Сейде; наверное, потому, что пес, по-прежнему лежавший в ногах у Романа Андреевича, был как раз перед ним.

Тогда, впопыхах, когда мысли занимало только одно — спасение Нади, ему было некогда удивляться случившемуся. Да, он, конечно, был ошарашен, но принял нечаянный «подарок» без возражений и с радостью. Однако теперь эта радость несколько поутихла. Мало того, его начинали пугать способности Сейда. Верный мохнатый друг, которого он знал с момента его рождения, оказался не просто особенной, отличной от других собакой, он, как становилось понятно, не был собакой вообще. Или, скорее, представлял собой уже нечто большее, чем собака. Сначала — умение говорить… Ну, пусть не говорить, пусть «просто» передавать мысли. Теперь — умение эти мысли слышать… Даже не просто слышать, а «забирать» их себе. И не только мысли, но и умения, и, кто его знает, что еще. А потом… потом он с легкостью может «засунуть» эти умения в другую голову. Хорошо, пусть не с легкостью, пусть даже на это уходят почти все его силы, но ведь все-таки может!

И если это умеет Сейд, по сути, — полукровка, то что же тогда умеют его чистокровные большеголовые сородичи?.. Представить страшно! Особенно если вспомнить, как на его шуточный вопрос, не собираются ли они выгнать людей, Сейд абсолютно серьезно ответил: «Это было бы неплохо. Может, и выгоним». И это выглядело теперь не пустым бахвальством. Что стоит «снежным» собакам вызнать у людей все их секреты, что стоит вложить в человеческие головы то, что они захотят? Впрочем, вложить, может, чего-то и стоит, недаром Сейд едва не погиб, когда «вкладывал» ему Надино умение управлять снегоходом. Он сделал это лишь потому, что видел — иначе никак, иначе девушка погибнет. С другой стороны, а кто эта девушка Сейду? Лишаться жизни ради почти незнакомого человека?.. Нет, верный друг знал, что она значит для самого Нанаса, и поэтому… А что «поэтому»? Нанас ведь тоже всего лишь человек. Нет, для Сейда не «всего лишь». Для Сейда он — друг и хозяин…

Нанас поморщился. Слово «хозяин» рядом с «другом» показалось ему неуместным. А ведь он раньше ничуть не стеснялся считать себя именно хозяином пса. Может, отсюда и нелюбовь большеголовых к людям? Может, стоит попытаться убедить их, что люди — друзья?

Хотя, что значит «убедить»? И как он может думать так за всех людей? Вон, сами-то между собой те никак не могут разобраться!.. Так что, пожалуй, не столь уж и не правы в своей неприязни к ним «снежные» псы. И для них наверняка будет лучше, во всяком случае спокойней, если они и впрямь выгонят двуногих с этих мест. А знания и умения людей им вряд ли нужны, не станут же собаки, пусть даже разумные, строить себе города и подводные лодки! Для них куда важней нетронутые красоты природы. И чтобы радиация была как надо…

Нанас внезапно поразился, как легко он стал рассуждать о том, что именно люди построили свои города и все те чудеса, которые прежде он не мог себе даже представить и о происхождении которых чуть позже он мог подумать только одно: все это сделали духи. А теперь… теперь он почти и не вспоминает о духах. Как-то так получилось, что он не просто поверил, а уже и безоговорочно принял то, что люди вполне обходились без духов, да и сейчас, несмотря ни на что, продолжают без них обходиться. Плохо это или хорошо, он еще не успел разобраться, но места для духов в его сознании уже почти не осталось. Да, все-таки еще «почти», но и это «почти» стремительно уменьшалось, словно комок снега под лучами весеннего солнца.

Юноша поправил ремень закинутого за спину автомата и вновь положил руку на руль. То, что с ним сейчас происходило, показалось вдруг совершенно невероятным, невозможным даже для самого волшебного сна. Еще вчера он шарахался от снегохода и от «плюющейся огнем палки», а сегодня уже свободно управляется с тем и другим, как когда-то с оленьей упряжкой и луком. Кстати, относится он к ним теперь почти так же, как к упомянутым вещам, — они ему попросту служат, а уж чего он находил в них такого ужасного, совсем непонятно. И если умение управлять снегоходом пришло к нему «извне», то автомат оп освоил сам. Ну, скажем, почти освоил. Надя оказалась хорошим учителем, да, собственно, гам и учиться-то было особо нечему: перевел предохранитель в нужное положение, передернул затвор, откинул, если нужно, приклад, прижал к плечу, совместил прорезь прицела с мушкой и целью, плавно нажал на спусковой крючок…