Хэл продолжало колотить, она ничего не могла с собой поделать, и Хардинг с опозданием, похоже, все-таки заметил, что в коридоре холодно.

– О, дорогая, простите, вы только что из ванной, а я держу вас тут. Не сердитесь. Может, спуститесь вниз, выпьем по глотку джина с тоником?

Хэл кивнула, оцепенев под тяжестью правды, которую пока так и не сказала, а потом, не зная, что ответить, дабы не умножать ложь, которую уже тут нагородила, повернулась и пошла к лестнице на чердак.

* * *

Спустя примерно полчаса, открыв дверь в гостиную, Хэл обнаружила там всех троих братьев. Они сидели вокруг кофейного столика у тлеющих углей. На столе стояла бутылка виски и четыре стакана – один пустой.

– Хэрриет! – тепло воскликнул Хардинг. Лицо у него раскраснелось – от огня и от виски. – Заходите, выпейте с нами. Боюсь, мое предложение джина с тоником оказалось слишком поспешным – у нас не оказалось тоника. Но у меня хватило предусмотрительности заранее купить в Пензансе бутылку виски, так что по крайней мере этот напиток в нашем распоряжении.

– Спасибо, – начала Хэл. – Но я, право… – И осеклась. Она не прикасалась к спиртному. Уже давно. После смерти мамы в ее жизни было слишком много дающих забвение ночей, слишком часто один стаканчик превращался во множество. Однако сейчас Хэл вдруг испытала сильнейшую потребность хоть в капельке, которая придала бы ей сил для того, что она собиралась сделать. – А вообще да, спасибо, – закончила она, и Хардинг налил ей щедрую, слишком щедрую порцию виски и толкнул стакан по столу. Заодно он снова наполнил стаканы братьям, а затем поднял свой.

– Тост, – сказал он, перехватив взгляд Хэл. – Предлагаю выпить за… – Он помолчал и усмехнулся. – За семью.

Хэл похолодела, но ее спас Эзра, который фыркнул и покачал головой:

– Черта с два. Я пью за свободу.

Абель усмехнулся и поднял свой стакан.

– Свобода – это, судя по всему, довольно хлопотно. Я выпью за… – Он задумался. – За завершение дела. За то, что завтра мы повидаемся с мистером Тресвиком и я незамедлительно отправлюсь домой. Хэл?

Она поболтала стакан, и едкий запах виски ударил ей в ноздри.

– Я хочу выпить за… – Слова метались в голове – слова, которые невозможно произнести. Правда. Ложь. Тайны. У нее перехватило горло. Только один тост Хэл смогла выудить из всей растревоженной мучительной правды, что просилась наружу. – За маму, – торопливо договорила она.

Наступила долгая пауза. Когда Хэл подняла голову и посмотрела на братьев, стакан дрожал в ее руке.

У Хардинга дернулась бровь.

– За Мод, – сказал он охрипшим от волнения голосом.

Виски, торжественно мерцая, впитывал свет.

– За Мод, – так тихо повторил Абель, что Хэл скорее догадалась, чем услышала его слова.

Эзра не сказал ничего, но поднял стакан. Его темные глаза заблестели скорбью, смотреть на которую Хэл было почти непереносимо.

С минуту все четверо задумчиво сидели, не выпуская стаканов из рук, и вдруг Хэл поняла, что больше не может терпеть. Она резко запрокинула голову и в три глотка выпила весь виски.

Еще какое-то время стояла тишина, потом Хардинг с облегчением рассмеялся кудахтающим смехом, а Эзра медленно похлопал в ладоши.

– Браво, Хэрриет, – сухо сказал Абель. – Никогда бы не подумал, что наш мышонок на такое способен.

Вот опять. Мышонок Хэрриет. Но ведь это неправда. И никогда не было правдой. После смерти мамы она старалась производить впечатление мелкой посредственности, но то была обманчивая видимость. Ей была присуща стальная сила, такая же, как понимала Хэл, благодаря которой мама вырвалась из Трепассена и начала все заново. В незнакомом городе, беременная, одинокая, она выстроила жизнь для себя и своей маленькой дочери. И Хэл, внешне непритязательная, неброско одетая, обладала неискоренимой живучестью. Она будет бороться до конца. Мыши бегут и прячутся. Замирают перед лицом опасности. Позволяют смотреть на себя как на добычу. Что угодно, но Хэл – не мышонок. И ничьей добычей не станет.

Дядя Хардинг, я не та, за кого вы меня принимаете.

Хэл поставила стакан – тот звякнул на подносе – и прочистила горло. От осознания того, что она собиралась сделать, у нее запылали щеки.

– Значит… – начал Хардинг, но Хэл перебила его, понимая, что если не сделает этого сейчас, то не сделает уже никогда.

– Подождите, мне… мне нужно кое-что сказать.

Хардинг растерянно моргнул, а у Эзры изогнулся уголок рта, как будто он забавлялся, наблюдая смущение брата.

– О, конечно, пожалуйста. – Хардинг махнул рукой. – Как вам будет угодно.

– Я… – Хэл закусила губу. После разговора с Лиззи она все время представляла себе эту минуту, но нужные слова не приходили, и Хэл поняла, что их просто нету, она не может сказать ничего, что могло бы исправить положение дел. – Мне нужно кое-что сказать вам, – повторила она и невольно встала, чувствуя, что не может расслабленно и уютно сидеть в углу дивана. У нее было такое ощущение, будто ей предстоит сражение, будто нужно отражать атаку. Мышцы шеи и плеч заболели от напряжения. – В Брайтоне я кое-что нашла. Разобрав бумаги мамы, я поняла…

Она сглотнула, так как во рту у нее вдруг пересохло, и пожалела, что так быстро выпила весь виски, не оставив ни глоточка.

Хардинг нахмурился. Абель вдруг напрягся и наклонился вперед с нетерпеливым выражением на лице. Только Эзре, казалось, все нипочем. Он скрестил на груди руки и с интересом смотрел на Хэл как человек, наблюдающий за экспериментом.

– Что же? – не скрывая любопытства, спросил Хардинг. – Что вы поняли? Выкладывайте, Хэрриет.

– Маргарида Вестуэй, ваша сестра, она мне не мама.

Хэл почувствовала, будто с нее скатился огромный камень, но это принесло не облегчение, а, напротив, сильную боль, так как она была уверена, что, когда камень грохнется оземь, наступит крах.

Наступило же долгое молчание.

– Что?! – наконец воскликнул Хардинг и уставился на Хэл. Его полное румяное лицо побагровело от жара камина или от полученного удара, она точно не поняла. – Простите?

– Я вам не племянница, – сказала Хэл и снова сглотнула.

Подступили слезы, и было так легко выпустить их наружу, сыграть на сочувствии, но ясное понимание того, что происходит, заставило ее подавить это желание. Она не будет разыгрывать здесь жертву. С притворством покончено.

– Я должна была сообразить раньше. Уже были… нестыковки. Вернувшись домой, я покопалась в маминых бумагах, пытаясь разобраться, и нашла… Я нашла дневник, письма… Из них мне стало ясно, что произошла страшная путаница. Я не дочь вашей сестры. Я дочь Мэгги.

– О Боже. – Голос потрясенного Абеля прозвучал тускло и невыразительно. Он закрыл лицо руками, словно пытаясь удержать в голове мысли, которые просились наружу. – О Боже. Хэрриет, но это… это же… – Он замолчал и принялся качать головой, как будто получил оглушительный удар и теперь пытается прийти в себя. – Но почему же мы не поняли?