Единственной ниточкой Хэл был колледж в Оксфорде, который упомянула в разговоре Лиззи. Было безусловное предложение из Оксфорда, так она сказала. И еще, что, по ее мнению, речь шла о женском колледже. Хэл залезла в «Гугл». На 1995 год в Оксфорде оставался всего один женский колледж – Святой Хильды, и то, за год до этого его слили для совместного обучения с Сомервиллом. Нельзя исключить, что Мод, рассказывая Лиззи о своей будущей работе, назвала его женским колледжем.

Несколько минут поиска, и у Хэл был список бывших сотрудников обоих колледжей. Маргарида Вестуэй там не числилась. А получить какие-либо сведения можно было только о тех, кто прежде являлся членом колледжа. Оксфорд мог подтвердить научную степень и звание сотрудника, но ему требовался на это двадцать один день.

Вздохнув, Хэл записала телефоны колледжей. Может, разговор с живым человеком что-то даст. Или она выдаст себя за Мод, и в зависимости от того, как с ней будут говорить – а вдруг? – станет ясно, имеет ли та отношение к колледжу.

Однако даже если она узнает, что Мод служила или служит в Оксфордском колледже, этой толики информации явно недостаточно. А один из тех, кого можно было бы расспросить, только что пытался убить Хэл.

В холодном дневном свете в это трудно было поверить. Неужели не сон? Шишка на голове куда как ощутима, но гвозди, порванная веревка – неужели она в самом деле их видела?

Было уже почти семь, и Хэл встала. Скинув одеяло, она тотчас задрожала и поскорее натянула одежду – тоже холодную, поскольку та лежала на полу. Выйдя в коридор, она сделала глубокий вдох и включила фонарик телефона.

Гвозди были на месте – по обе стороны ступени, ржавые, один погнут. Но веревки не было.

Хэл нахмурилась. Она совершенно точно помнила ее – кусок неприметного садового шпагата, слившийся с серо-коричневыми досками, закрепленный одним концом на левом гвозде. Однако сейчас никакого шпагата не было, только бесцветная ниточка с подложки линолеума, покрывавшего лестничную площадку.

Значит, кто-то был здесь и убрал веревку? Или в темноте она приняла эту ниточку за веревку?

Светя фонариком, Хэл медленно, осторожно начала спускаться по лестнице, раздумывая и одновременно осматривая ступени. Исчезли и осколки разбитого стакана. Вчера ее единственной мыслью было предъявить Хардингу, Абелю и Эзре доказательство злого умысла неизвестного лица. Теперь она передумала. Гвозди были ржавые, вполне возможно, они торчат там уже давно. Что же до веревки… Она буквально слышала сомнение в голосе Хардинга. Правда, Хэрриет? А может быть, вы просто задели за эту свисающую с линолеума ниточку? Прискорбная неосторожность, – несомненно, но вряд ли покушение на убийство…

И ей придется согласиться. Может быть. Хотя Хэл была непоколебимо убеждена, что никакой прискорбной неосторожностью здесь и не пахнет.

Контролируя каждый свой шаг, она спустилась с покрытых ковровой дорожкой ступеней на холодные плитки коридора. Где-то в глубине дома забили часы. Хэл принялась отсчитывать удары. Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь.

Наступившая после боя часов тишина действовала на нервы, но это чувство ушло, когда она толкнула дверь в гостиную. Там никого не было, и все осталось в том виде, как вчера. На столике в беспорядке стояли стаканы из-под виски.

Четверка Кубков. Погружение в себя. Иными словами, человек не видит того, что у него под носом, и упускает предоставляющиеся ему возможности. В колоде Хэл на этой карте была изображена лежащая под деревом молодая женщина. Возможно, она спала. Или думала. На земле перед ней стояли три пустых кубка, а четвертый чья-то рука подносила к ее губам. Но женщина так и не отведала содержимого. Она даже не заметила того, что ей предлагалось.

Чего же не замечает, не видит сама Хэл?

Раньше восьми завтрака ждать не приходилось, а Хэл не улыбалась мысль повстречаться с миссис Уоррен, как в первое утро, и она засунула ноги в ботинки, еще сырые после вчерашнего, натянула капюшон толстовки, тихонько открыла окно гостиной и вылезла на холодный предрассветный воздух.

* * *

Прошедшая ночь была ясной и очень холодной, температура опустилась заметно ниже нуля. Затвердевшая от мороза трава мягко похрустывала под ногами, дыхание клубилось белым паром, который окрашивало восходящее нежно-розовое солнце.

В атмосфере бодрящего утра страхи и мысли о том, что кто-то покушался на ее жизнь, начали отступать и показались ребячеством. Лампочка просто перегорела, и кто-то выкрутил ее, намереваясь заменить, а потом забыл. Гвозди, торчащие там, по-видимому, с тех времен, когда лестницу покрывала дорожка, и ниточка, которую она рассмотрела в неверном свете мобильного телефона – вот все, на чем она выстроила теорию покушения. Негусто. А кроме того, Хэл не видела в этом никакого смысла. Даже если Мод нет в живых и кто-то стремится утаить это, какой смысл убивать ее, Хэл? Она уже призналась, что не дочь Мод. Разоблачать больше нечего. Подстроить падение с лестницы – бессмысленный риск, которым ничего не достичь. Лошадь понесла – а двери конюшни, которую можно было бы закрыть, нет.

В медленно занимающемся рассвете ночная паника показалась не просто смешной, а неправдоподобной, и, когда Хэл вспомнила, как в ужасе ползла обратно в комнату, как бешено билось сердце, когда она сидела, прислонившись к двери и прижав голову к коленям, у нее заалели щеки.

О, Хэл, услышала она голос мамы, и вечно у тебя какие-то драмы…

Но Хэл покачала головой.

Она шла наугад, ноги несли ее сами, и только теперь, обернувшись на дом, она поняла, как далеко зашла. С минуту она стояла, глядя назад на зеленое море газона, отделявшее ее от усадьбы. Дальше шли конюшни, теплицы, кухонные пристройки, другие хозяйственные здания. Сколько жилых домов можно построить на этой территории? Сколько людей можно поселить здесь и сколько создать рабочих мест? Но все имение, вся эта земля, красота были отгорожены сначала для одной умирающей старухи, а теперь вот для ее наследников.

Но это уже не ее проблема. Теперь пусть подерутся Эзра, Хардинг и Абель. Что они будут делать с имением? Продадут? А может, устроят тут гостиницу, понаставят бассейны, палатки для кемпинга. А может, снесут дом и оборудуют площадку для гольфа – с бескрайним газоном до самого горизонта.

Когда Хэл шла по пологому спуску, свежий ветер дул в лицо. Сегодня далекое серое море было испещрено белыми барашками.

Она собиралась дойти до границы имения, а затем срезать круг обратно к усадьбе, но, всмотревшись в даль, поняла, что ноги опять привели ее к той самой тропинке. Перед ней высились деревья, сквозь которые поблескивала темная вода.

На этот раз Хэл посмотрела на нее другими глазами. Это не просто озеро, обрамленное густой разросшейся рощей. Это то самое озеро. О котором мама писала в дневнике. А на том берегу, между голыми, промерзшими стволами, можно различить очертания лодочного сарая. И Хэл двинулась в другую сторону, к озеру. Ей стало интересно.