Даже если бы Стас сейчас спихнул ее с набережной в реку, она и то чувствовала бы себя менее ошарашенной. Звезды помутнели, запахло гнилыми водорослями и выхлопными газами. Вот и вся романтика. Он отвезет ее утром домой! Какая наглость. А то, что она захочет остаться на ночь, не обсуждается. Вот уж утром, если она пожелает…

«Ударить его, что ли?» – оскорбленно подумала Маруся.

Стас понял, что поторопился, и попытался оправдаться:

– Марина, мы взрослые люди: у меня работа, у тебя ребенок. На данном этапе мы оба одиноки.

Выступление напоминало ее любимого Евстигнеева из старого фильма: изменять ты мне не будешь, потому что кто на тебя польстится!

– Да с чего ты взял, что я одинока? – возмутилась Маруся. – Да я… Да у меня…

– Конечно, не одинока, у тебя есть сын, я все понимаю.

– При чем здесь сын? Что ты о себе возомнил? Ты что мне предлагаешь?

– Сойтись и посмотреть, вдруг у нас что-нибудь получится.

– Сойти-и-ись! – задохнулась Маруся. – Это теперь так называется? А я не желаю сходиться! Я хочу любить и быть любимой! Нет, ну какая наглость!

– Я ничего такого не сказал, – пожал плечами Стас. – Ну, слово подобрал неверное. Суть от этого не меняется. Ты хочешь, чтобы я заламывал руки и валялся на грязном асфальте, вымаливая поцелуй?

– Да! – с вызовом воскликнула Маруся. – Хочу! Слов красивых хочу, романтики!

– Но я уже поговорил красиво! Мало, что ли? Про ночь сказал, про звезды, про душу. Давай ближе к делу! Не дети же мы, церемонии разводить. Это молодые вон на улице обжимаются, а нам от родителей прятаться не надо. Как что делается, мы тоже знаем. Чего тянуть?

– Какая гадость! – вырвалось у Маруси. – Как ты можешь! Я тебе что – девка уличная?

– Ну почему сразу уличная? Я же тебя не в подъезд зову, а домой. Не умею я красиво говорить, не умею! Я и так норму перевыполнил.

– Понятно, – констатировала Маруся. – Тогда получи устную благодарность за выполнение плана! Не провожай, домой сама доберусь. Не маленькая, как ты изволил заметить.

«Как с бабами тяжело, – устало вздохнул Стас, глядя в быстро удаляющуюся Марусину спину. – Зачем слова? Женщина любит ушами… Что же получается: наплети ей с три короба, и она твоя? А если я не умею? Могу любить, беречь, носить на руках, а красиво рассказать про это не могу, то что? Мне не светит? О, носить на руках…»

– Мариша! – Стас сайгаком поскакал за ней по набережной, догнал и схватил за локоть. – Я еще могу носить тебя на руках, вот!

Если и этого мало, то придется отступить. Он с испугом заметил, что ее щеки покрылись жутковатыми темными полосами.

«Тушь, – дошло до него. – Она плакала. Я идиот!»

Стас схватил ее и прижал к себе с такой силой, что Маруся ойкнула и попыталась вывернуться. Он ослабил хватку, но не сильно, чтобы больше не пришлось за ней гоняться.

– Я боялась, что ты не догонишь, – всхлипнула Маруся и приникла к его груди, с наслаждением пачкая остатками косметики белоснежную рубашку.

Стас переехал к ней. Не потому, что так легче будет уходить. Он знал, что это пристань на всю жизнь. Они решили, что так лучше будет для Макса. Привыкать к новому члену семьи ребенку легче в привычной обстановке. Так объяснил штатный психолог, к которому Стас пошел советоваться по поводу оформления отношений с мальчишкой. Обман Златы, чужой ребенок, которого она носила, оставили в душе Стаса не просто шрам, а глубокую незаживающую рану, убив в зародыше нереализованный отцовский инстинкт. Он не хотел детей и не знал, сумеет ли выдержать присутствие чужого сына.

Толстощекий Максимка, с наличием которого приходилось мириться, оказался неожиданно трогательным и ласковым. Стас привязался к нему, как к домашнему питомцу, за которым нужно ухаживать. Во всяком случае, именно так он пытался объяснить себе их отношения. Стас скрывал сам от себя, что, придя вечером с работы, ждал беззубой улыбки Макса не меньше, чем Марусиного поцелуя. После ужина у них установился своеобразный ритуал: Маруся укладывала голого малыша Стасу на живот, и он качал пресс, подкидывая крохотного веселящегося человечка.

– Вот и пригодилось мое толстое пузо! – радостно восклицал Стас, в очередной раз подняв мышцами живота визжащего от восторга Макса.

Маруся млела от счастья и боялась только одного: слишком хорошо все складывается. Не привыкла она к подаркам судьбы. Хотя, может, и правда, она все это заслужила.

– Марина, перестань заниматься самоедством! – Лариса сердито дышала в трубку. Судя по пыхтению, она прикуривала очередную сигарету. – Ты звонишь мне раз в год, а то и реже, и всегда мне кажется, что я постарела, а ты как была малолетней дурехой, так и осталась! Мысль материальна, чего боишься, то и случается! Рядом с тобой появился нормальный мужик, радуйся, а не строй виселицу на песке.

– Все слишком хорошо, мне страшно…

– Слишком хорошо не бывает, бывает слишком плохо, – назидательно прокомментировала ее хныканье Лариса. – Вот не умеешь ты радоваться, а зря!

– Я не умею быть счастливой. Не привыкла.

– Привыкай! – рассмеялась собеседница. – В общем, я тебя поздравляю. Я тебе даже чуть-чуть завидую. По-хорошему. Знаешь, попробуй позавидовать сама себе, а потом вернись на свое место и получи удовольствие.

Вняв совету Ларисы, Маруся стала гонять тягостные мысли, витавшие в воздухе, словно мошкара на закате.

Единственное, что ее беспокоило, – это периодические набеги Валентины Макаровны с неизменным чаепитием и ненавязчивыми намеками на дальнейшие планы. Поскольку Стас ни о чем, кроме клиники, думать не мог, то искренне считал, что Марусину маму интересуют его рабочие новости. На вопрос «Ну и что вы дальше планируете?» он начинал пространно объяснять про строительство нового корпуса, покупку санатория в области и новые веяния в кадровой политике.

Валентина Макаровна опасалась спрашивать напрямую, когда Стас собирается жениться на ее дочери, поэтому вынуждена была изображать восторг, выслушивая абсолютно неинтересные подробности про клинику, и придумывать новые формулировки, дабы ненавязчиво выяснить, когда же она официально станет тещей.

Она перебрала множество вариантов, от вопроса «Стоит ли Марусе продолжать образование, а то вдруг она опять забеременеет» до «Не планируете ли вы на лето поехать в путешествие?» Стас упорно уходил от ответа.

На самом деле, он все прекрасно понимал, но оттягивал этот решительный шаг. Штамп в паспорте у него уже был. Формальности никак не могли повлиять на их с Марусей отношения, хотя Стас не сомневался, что Маруся с радостью согласилась бы стать его женой.

Через несколько месяцев начались странные звонки. Обычно это происходило днем, когда Стас находился на работе. Неизвестный женский голос просил к телефону то Стаса, то Стасика, печально переспрашивал – «неужели нет?», после чего раздавались короткие гудки. Маруся нервничала, но Стасу решила пока не сообщать. Попытка выяснить, не передать ли ему чего, имела кошмарный результат: звонившая беззаботно ответила, что не стоит беспокоиться, она все равно с ним сегодня встречается.