Вздохнув, Нейман отправился на кухню готовить чай. Да уж, никто не относится так небрежно к своему здоровью, как медики! Самый бесстрашный подводник, получив травму в ДТП, сразу укладывался в госпиталь страдать, даже если дело касалось сломанного пальца. То же при малейших признаках простуды.

А врачи выходят на смену с температурой тридцать восемь, с давлением, чуть ли не с инфарктом…

Может, настоящий профессионал никогда не верит в то, чем он занимается? Попы высокого ранга не верят в бога, юристы – в закон, доктора – в медицину…

Может, нельзя верить в то, чем зарабатываешь, и зарабатывать тем, во что веришь?

Размышляя подобным образом, Нейман обнаружил на уютной кухне милый старинный подносик. Поставив на него кружку с чаем и бутылочку йогурта, он специальным лакейским шагом вернулся в комнату.

– Вы так заботитесь обо мне, капраз! – улыбалась Кристина. – Вы совсем на меня не злитесь?

– Нет.

– Так я и думала! – Она потянула его за руку, вынудив сесть рядом. – А ведь вы мне очень нравитесь, если честно! Я просто в вас влюбилась! Давно еще, когда о ваших чувствах не было и речи! Вы мне один раз приснились, будто я с вами целовалась, представляете?

Он посмотрел на нее: Кристина будто светилась. От нее шел поток доверия, симпатии и удовольствия от собственной смелости.

– Это был такой сон!

– Кристина, – он взял ее за руку, – вы уверены, что хотите, чтобы я это слышал?

– Уверена! Чего там замолкать на самом интересном месте! Я помню, во сне это был такой покой… Умиротворение…

– Тогда, может быть…

– Нет, не может! Не может, дорогой Владимир Валентинович! Сон – это сон, а жизнь совсем другое дело! И чем лучше нам будет вначале, тем больнее станет потом!

– Да почему нам должно стать больно?

– Потому! Вы же знаете песню про два одиночества. Если мы сейчас станем ломать свои жизни, чтобы построить одну общую, то останемся каждый при своих руинах. Лично я не желаю так рисковать.

– Но, Кристина…

– Нет! Я не хочу привязываться к вам так, чтобы потом отрывать вместе с собственным сердцем! Ясно?

– Яснее некуда.

Она вдруг снова заулыбалась:

– А хотите, один разок поцелуемся? Как в моем сне? Просто узнаем, как могло бы быть.

Нейман покачал головой:

– Нет, Кристина. Что могло бы быть, этого никто знать не должен.

– Да, вы правы, – рассмеялась она. – Не будем трогать хрустальную мечту грубыми лапами реальности.

Она не стала брать больничный. Выходные пролежала в постели под патронажем Владимира Валентиновича, который, несмотря на вопли протеста, все же купил специальные витамины для нервной системы, пирацетам и противоотечные. Нарочитая веселость прошла первым же вечером, но, кажется, Кристина не жалела, что наболтала лишнего.

Хлопоча у нее по хозяйству, Нейман чувствовал не только всей душой, но и какими-то более примитивными устройствами организма, что ей с ним так же хорошо, как и ему с ней. А раз она призналась, что он будоражит ее как мужчина… Да, он принял ее отказ, но он его не понимал! И против собственной воли смотрел на него как на детское упрямство.

В понедельник Дора пришла в сознание, врачи ходили довольные и гордые, но на все вопросы о прогнозе отвечали медицинским термином «тьфу-тьфу-тьфу!». Глеб не говорил жене, в чем его подозревают, не хотел волновать, да, похоже, на радостях это обстоятельство изгладилось из его памяти. Однако следователь явился, как только узнал, что с Дорой можно разговаривать.

Когда ей сообщили, что Глеб считается виновником ее травмы, хохот потряс реанимацию. Отсмеявшись, Дора категорически заявила, что упала сама и только сама. На самом деле, хоть она и не запомнила деталей, силуэт мужчины в синей куртке, внезапно появившегося на ее собственной кухне и напавшего на нее, всплыл в Дориной памяти.

Несмотря на перенесенную травму, она быстро сообразила: Глеб будет числиться подозреваемым, пока не найдут истинного виновника. А вдруг его никогда не найдут?

Кристина заглянула в шоферскую комнату. Нейман, отдыхавший на кушетке, поспешно вскочил.

– Лежите, капраз! Я просто удивилась, отчего вы не дома, ведь ваша смена закончилась четыре часа назад.

Он засмеялся:

– Знаете, у меня теперь не дом, а Ноев ковчег. В моей спальне Лариса, в холле – Артур, а я в кухне принимаю форму уголка.

– Лариса живет у вас? – удивилась она.

– Разве вы не знали? – в свою очередь, удивился Нейман.

– Значит, она все-таки ушла от мужа. Как же я рада за нее! Помните, я вам рассказывала про свое несостоявшееся замужество? Так вот: моим женихом был Игорь. И когда я познакомилась с Ларисой, все время чувствовала… не вину, конечно, а ответственность за нее, что ли… Но я же не могла ей навязываться, сами понимаете. Знаете, капраз, вам незачем больше мучиться. Пусть Лариса переезжает ко мне.

– Думаю, она не обрадуется, – улыбнулся Нейман. – Она, наверное, переедет, но не обрадуется, это факт.

– Неужели я такая страшная в быту?

– О нет, дело не в этом…

– А в чем же?

Он молча возвел глаза к потолку.

– Уж не хотите ли вы сказать, – Кристина засмеялась, – что Лариса и этот ваш дуболом…

– Все к тому идет.

– Знаете что? А тогда вы ко мне переезжайте!

– Это только через загс.

Она фыркнула.

– Я серьезно, капраз.

– И я серьезно. Я, Кристина, хочу взять вас с собой в автономное плавание. Наша семья будет как подводная лодка. А подводная лодка – оружие коллективное. Или мы вместе победим, или вместе погибнем.

– Поскольку все люди смертны, то, вернее всего, мы с вами сначала победим, а потом погибнем.

– Все, что угодно, – сказал Владимир Валентинович и взял ее за руку. – Только не расстанемся.

– Не расстанемся. Я согласна, капраз.

Это последняя запись. Я открыла форум, чтобы удалить свою исповедь, а потом решила – пусть останется. Пусть останутся эти откровения больного человека, этакий репортаж из-под гнета уныния. Мне казалось, я веду записки для таких же несчастных и я смогу им в чем-то помочь своими болезненными откровениями. Теперь я понимаю, что это был всплеск задавленной гордыни, той самой гордыни, что заставляет женщин выставлять напоказ свои несчастья, грубость и ничтожность своих мужей. Задавленные, замученные, униженные, они предъявляют обществу единственный свой повод для гордости – поистине неисчерпаемое терпение, с которым они выносят бесчеловечное обращение супругов.

Вот и я решила получить свою порцию восхищения, хоть и анонимного. Как же, столько лет терплю побои и молчу. Какая я благородная!