Сырец невольно перешел на «ты». И это было правильное решение. Володя вовремя прислушался к внутреннему голосу и выбрал нужный тон в интимном разговоре, ведь любая беседа тет-а-тет с представителем власти относится к разряду интимных, и она гораздо выше личной заинтересованности. К таким беседам явно прислушиваются на небесах. И есть к чему прислушиваться, в это время происходит судебное заседание высших сил, на котором решается вопрос, к какому исходу приговорить обреченного – отпустить его на свободу, или напрочь лишить гражданской жизни. Других вариантов нет. Коренев внимательно посмотрел на Сырца, видимо, размышляя, как ему поступить с непонятным и странным правонарушителем.

– Отпусти меня, лейтенант, я никому не сделал зла и никому не причинил горя. Я только забегу в подсобку, захвачу документы, а ты бы отпустил меня, а? Меня ведь не за что «прихватить», я чист, как небесный ангел, но не тот, что с бритвой, а другой, который хороший, я не помню, как его зовут, – виноватым голосом сказал Сырец, и вдруг ящик под ним разъехался, распавшись на части, на мелкие дощечки.

Володя упал на каменные плиты. Коренев посмотрел вниз, там барахтался Сырец, пытаясь встать с колен.

– «Малохим», – сказал участковый.

– Что-о? – удивленно протянул Сырец, поднявшись с пола.

Он отряхивал пыль и сор с брюк, но так и застыл в нелепой позе с растопыренными пальцами.

– Хорошего ангела зовут «малохим», он оберегает евреев от нечистой силы, – сказал лейтенант, отступая подальше от Сырца.

– Будьте моим «малохимом», лейтенант, – наклонился в его сторону Володя, – станьте моим ангелом-хранителем.

Услышав нецелевое предложение, Коренев еще дальше отошел от Володи, он почти отпрыгнул, напуганный неправильной постановкой вопроса.

– Нам не положено, – нескладно произнес он, – у нас так не принято.

И Сырец расхохотался, настолько дикой показалась ему сцена в пустом цехе рядом с трупом.

– Лейтенант, а вам самому-то не смешно? – сквозь смех выдавил Сырец.

Сначала Коренев вяло усмехнулся, но, зараженный вирусом веселья, неожиданно для себя рассмеялся раскатистым смехом. Они долго смеялись, так долго, почти целую жизнь. Смех навеки породнил их. Глупое эхо разносило смех по всему заводу. Его отголоски зазвучали в гулких сводах и в пустых чанах. Казалось, вместе с ними смеялся мертвый рабочий. Коренев отпустил Сырца в тот вечер. Участковый взял с него подписку, которой обязывал Володю явиться в отделение утром следующего дня. Совершая эти действия, Коренев знал, что отпускает Сырца на свободу. Высшие силы наверху определили судьбу странного еврея. Его не пропустили на тот свет, и даже не лишили гражданской жизни, оставив ему для употребления жизнь физическую. Сырец был свободен. Как ветер. Как птица. Внутри него плясали добрые ангелы. Наверное, они учинили между собой маленький «кидуш», что по-русски означает, еврейские ангелы немного выпили, подгуляв на радостях.

– Лейтенант, откуда вы узнали про ангелов? – спросил Сырец, забирая документы из сейфа.

– А я университет окончил, филфак, на факультете занимался изучением еврейского вопроса, – пояснил участковый, скромно потупившись.

– С такими знаниями и в милицию? – изумился Сырец. – Вы что – на двойки там учились?

– Да нет, с отличием окончил, – сказал Коренев, в его тоне прозвучали самодовольные нотки.

Сырец бросил содержимое сейфа на стол, дескать, смотри, лейтенант, нет у меня от тебя никаких секретов. Денег почти не было, все пивные заработки ушли на свадьбу и на общественное вспомоществование. Сырец вздохнул, проклятые евреи до нитки обобрали. Володя подбросил оставшиеся пачки в воздух. Это не червонцы, всего лишь трехрублевые купюры, но, твердые, как гранит, денежные пачки приятно ласкали ладони.

– Лейтенант, это все, что у меня осталось, возьмите, пожалуйста, они вам пригодятся, книжки про евреев купите, – сказал Сырец, понимая, что Коренев ни за что не возьмет деньги.

Сырец не ошибся. Лейтенант вспыхнул, как спичка, у него загорелось лицо, заполыхали уши, он весь как бы налился пунцовой краской.

– Вы за кого меня принимаете? – закричал Коренев, прижимая рукой планшет к правому боку. Вроде как за пистолет схватился. Таких, как он в кино белогвардейцами изображают.

– За интеллигента, – вежливо подсказал ответ Сырец, – за интеллигента принимаю. Я не ошибся? Вы ведь интеллигент?

– Да, я интеллигент, – сказал Коренев, потупившись, будто признавался в невольном убийстве.

– Интеллигенты питаются исключительно чужой мудростью. Им деньги ни к чему. Все так. Было бы странно, если бы вы поступили иначе. С вами все ясно. Вы меня спасли, Валентин, если бы не вы, мне бы определили статью за халатность, а там еще что-нибудь пришили бы, сейчас времена как раз такие, когда евреям шьют что-нибудь наиболее подходящее, – он побросал деньги и документы в «дипломат», захлопнул его, громко щелкнув замком.

– Что так мало нашахровали, – лейтенант с презрением кивнул на закрытый «дипломат», в его голосе чувствовалась явная издевка, – одни трехрублевки, а на большее ума не хватило? Или шед помешал?

– Лейтенант, откуда столько еврейских слов? Зачем они вам? Я ведь не разговариваю ни на идиш, ни на иврите, мне даже не знакомы все эти словечки. Что такое «нашахровал»? Награбил, что ли? А шед что такое? Черт? Дьявол?

– На уровне подсознания эти слова вам понятны, вы ведь еврей. Шед – это нечистая сила, а шахровать должны уметь все евреи без исключения. Это что-то вроде спекуляции, мошенничества, – вежливо объяснил Коренев, внимательно разглядывая Сырца, будто старался запомнить его лицо в мельчайших подробностях.

– Да бросьте вы, лейтенант, какое там подсознание, какие шеды, это мне на зону не хочется, я там уже побывал, а шахровать не умею, что заработал, все раздал. До копейки. Нахлебников много было. Вы единственный, кто отказался от денег.

Сырец помахал «дипломатом» перед носом Коренева. Ему понравился молоденький лейтенантик, в нем было что-то чистое и светлое, словно внутри него навек осталась недоплаканной слеза ребенка.

– Я не прощаюсь, – сказал Коренев, пытаясь соблюсти формальность беседы, – мы еще встретимся в отделении.

– Мы обязательно встретимся, обязательно, лейтенант, – туманно пообещал Сырец и выскочил за дверь.

Это и впрямь был его последний день на заводе. Володя навсегда запомнил ощущение, исходящее от серых мрачных стен в тот невеселый вечер. Сырец шел по улице, а его душа бежала впереди него. Она пела и радовалась случайному освобождению. По обе стороны от нее прыгали развеселившиеся ангелы.

* * *

Утром Сырец стоял на пороге автохозяйства. Семеныч обрадовался, увидев Володю. Старик ждал его. Он уже приготовил для него бумагу и ручку.

– Пиши заявление, Вован, пиши скорее, пока я не передумал, – он подтолкнул лист бумаги на край стола.