Эта девочка лет восьми-девяти ей понравилась сразу. Ее младшего брата она уже видела в центре, раньше он всегда приходил с матерью, и, судя по миловидному, опрятному и спокойному облику этой женщины, Женя могла рассчитывать на то, что сумеет с ней договориться. Но сначала она решила объясниться с детьми. Возможно, это был неправильный и даже в какой-то степени непедагогичный ход: заинтересовывать детей в том, в чем они, возможно, не встретят поддержки у взрослых, но Женя рискнула. Дети нарушили ее намерение оценить их игру с животными.

Группа выходит из класса логопеда и направляется в зал, где ребят ждут собаки. Все пошли, а девочка с братом остались. Женя тоже не спешит уходить. Дети делают несколько шагов в противоположную от зала сторону и останавливаются.

Девочка осторожно дергает братишку за руку и кивает в сторону собак:

— Может, пойдем?

— Нет. Мама приедет.

— Ничего, она подождет. Знаешь, как мама обрадуется, если ты пойдешь к собакам?

— Не пойду!

— Ну, почему, Никитка?! Пойдем!

— Нет! Не хочу!

Женя быстро подходит и с интересом спрашивает:

— А к дельфинам хочешь?

В ответ — настороженное молчание с обеих сторон. Женщина переводит взгляд с одного ребенка на другого. Девочка смотрит спокойно, без тени испуга, во взгляде сквозит скорее действительное, чем просто вежливое любопытство. Глаза ее брата бегают из стороны в сторону, заметны волнение и напряженность, но не видит в них Женя затравленности и агрессивности, столь характерных для аутистов в отношении посторонних людей. И как ни далека директор дельфинария от медицины, она делает правильный вывод: дела этого ребенка явно идут на поправку. Женя повторяет свой вопрос, а девочка снова дергает брата за руку:

— Никит, тебя спрашивают!

— Я и тебя спрашиваю, — говорит Женя.

— Меня? — Голубые глаза широко распахиваются, уверенность куда-то исчезает. Видимо, девочка привыкла, что на здоровых детей здесь мало кто обращает внимание.

— Да. Ты хочешь к дельфинам?

Девочка, немного подумав:

— Хочу. Но без него, — она кивает на мальчика, — не пойду.

«Начинается…» — Женя, никак не ожидавшая такого подвоха, все же кивает, соглашаясь:

— Ладно, придете вместе.

— А куда? — Теперь девочка, растерявшись, начинает оглядываться по сторонам, озираться в поисках взрослых. Видимо, беседы о вреде разговоров с незнакомыми людьми не прошли для нее даром.

— В дельфинарий, — быстро говорит Женя. — Я директор дельфинария. Ты умеешь читать?

— Да, конечно, — малышка обиженно надувает губы.

— Читай. — Женя протягивает визитку.

— Что мне с ней делать?

— Отдать маме. — Женя устала приходить к кому-то. Пускай теперь придут к ней. Возможно, в этом случае что-нибудь да получится.

— Здесь телефон. Мама должна вам позвонить?

— Если захочет. Если ты… вы захотите прийти к дельфинам.

— И если мама позвонит, мы придем?

Женя мысленно себя хвалит. Раньше надо было начинать разговаривать с детьми, а не с родителями. Конечно, старшие вольны запрещать и указывать младшим, но все же остро жаждущий чего-то ребенок — верный союзник в достижении цели. Даже если родители изначально не настроены выполнять его просьбу, зачастую нытье, бесконечные упрашивания и умоляющие взгляды могут (и довольно быстро) изменить их точку зрения.

— Придете, — с улыбкой обнадеживает Женя малышку. — Придете, познакомитесь с дельфинами.

— Придешь, познакомишься с дельфинами, приобщишься к процессу. Давай, Джейн, не дрейфь! — старший тренер сиднейского океанариума ласково потрепала Женю по плечу.

— Вообще-то я с ними знакома.

— Наблюдение — это одно, а дрессура — совсем другое. Неужели ты не хочешь попробовать?

— Хочу, — ответила она после недолгих колебаний. — Да, хочу, — произнесла уже увереннее.

— Вот и прекрасно. Сама подумай: какой смысл кому-то со стороны занимать освободившееся тренерское место, если есть свой проверенный человек? Ты уже больше года здесь работаешь, животные к тебе привыкли, а психология лишь облегчит твою задачу. Да ты станешь самым лучшим тренером, я даже не сомневаюсь.

Женя криво улыбнулась. Ее согласие, по всей видимости, воспримется родственниками Майка как очередной «финт ушами». Если Линда уже смирилась как с выбором сына, так и с родом занятий будущей невестки, и изловчилась с гордостью сообщать новым знакомым о том, что Женя — великолепный психолог, забывая уточнить детали ее специализации, то переход подруги Майка в стан тренеров грозил явиться новым сокрушительным ударом для членов достопочтенного семейства. Женя не знала наверняка, но предполагала, что отчасти из-за этого негласного неодобрения ее кандидатуры на высокое звание миссис Майк Каннингем она и через год после переезда в Австралию все еще оставалась в ранге невесты. Женя, в общем, никогда не была склонна торопить события. Это она всегда уговаривала Майка подождать, убеждала его в том, что не стоит спешить, и объясняла, что у них полно времени впереди. Женя опасалась неведомой страны, непознанных обычаев, другого менталитета и богатых, не лишенных снобизма родных будущего мужа. И если сначала Майка обижала ее позиция, то теперь он все реже заговаривал о свадьбе, а если и затрагивал этот вопрос, то говорил о регистрации отношений как о чем-то само собой разумеющемся, что непременно свершится в обозримом, но пока неопределенном будущем. Женя не расстраивалась и не заостряла внимания на этом вопросе. Ее вполне устраивала та жизнь, которая у нее была. В конце концов, если суждено им с Майком провести всю жизнь вместе, значит, так оно и случится, а если нет, то какая, в сущности, разница, женаты они сейчас или нет? Годом раньше, годом позже — значения не имеет. Женю действительно не волновало то, что разговоры о церемонии утихли, но причина, по которой, как она считала, это могло произойти, совершено не беспокоить ее все же не могла. Внешне Линда никак не проявляла своего неприятия девушки из России, всегда была любезна, обходительна и даже старалась говорить медленнее в присутствии Жени, хотя та уже поднаторела в специфическом австралийском английском. Но тем не менее за лучезарной улыбкой, за вежливостью, за проявляемым интересом мерещилась Жене какая-то фальшь. И в те минуты, когда Линда хитро подмигивала ей и приглашала объединиться против мужчин, провозглашая во всеуслышание: «Мы — союзники», казалось девушке, что смотрит на нее вовсе не член Антанты, а непримиримый, затаившийся до поры до времени враг.

И теперь не знала Женя, что руководило ее таким быстрым и достаточно неосмотрительным согласием сменить уже привычное место штатного психолога на дрессировщика сиднейского океанариума. Конечно, если бы не чувствовала она интереса к этой работе, если бы не была уверена в своих силах, не стала бы взваливать на свои плечи эту нелегкую ношу, тем более что отказ ей ничем не грозил. Но она догадывалась и корила себя за то, что таилось где-то в подсознании настойчивое желание как-то задеть, ущемить, даже расстроить будущую свекровь своим, безусловно, с ее точки зрения, неосмотрительным, наиглупейшим и из ряда вон выходящим поступком. Женя часто думала о том, как отреагировала бы Линда, если бы ее сын выбрал какую-нибудь другую профессию. Майк рассказывал, что мама много сил отдала тому, чтобы сделать из него второго отца, это она прививала любовь к музыке, заставляла разучивать гаммы и водила к педагогам по вокалу и не скрывала своего сожаления, когда юноша объявил о нежелании заниматься певческой карьерой и вознамерился посвятить себя медицине. Линда переживала, но смирилась с выбором сына достаточно легко, но что-то подсказывало Жене, что смирение не было бы таким легким, если бы выбрал Майк путь финансиста, или переводчика, или военного, или художника, — да кого угодно, только не врача. Стремление сына стать медиком и во всем походить на мать не могло не льстить Линде, поэтому решение его она приняла. В этом случае Жене было все понятно, но ей бы очень хотелось знать, с какими оговорками удалось Линде принять другое его решение — жениться на Жене, и не случится ли так, что дрессировщица дельфинов окажется неприемлемой в роли невестки самих Каннингемов, в отличие от талантливого психолога.