— Это твоё решение и твоя ответственность.

— Благодарю, отец.

***

На третий день призванный из храма жрец Анолис в домовом святилище герцогов Хетани сочетал Трея и Ниери браком. В укромном святилище присутствовали немногие: помимо жреца, законника и новобрачных — герцог Нолан, немногословный и торжественный в официальном наряде, с вышитыми соколами Хетани на багряном бархате упланда, с уложенной поверх герцогской цепью. Также прибыли представители самых знатных местных родов, потомки завоёванных герцогов с поглощённых Хетанью земель, ныне лендлорды герцога Нолага.

Диана и Иленгар исполняли роль свидетелей вершимого союза, стоя на церемонии за женихом и невестой. Илле держал обнажённый меч, знаменующий готовность отразить обращённое против новобрачных зло. В руках у Дианы были свеча и зеркало — символы чистоты и искренности заключавшегося ныне брака. В это время разосланные герольды на всех крупных площадях и у храмов всего края объявляли о свадьбе сына герцога.

Когда нужые слова были произнесены и жрец послал молодым благословение своей богини, Трей расстегнул плащ и накрыл Ниери полой, показывая, что принимает эту женщину под свою защиту.

На этой свадьбе не было ни смеха, ни громких здравиц, ни шуток на границе приличия. Не было и шумного застолья: герцог Нолан с лендлордами отправился в зал за богато накрытый стол, но молодые муж и жена при том почти не участвовали. Ниери ещё оставалась слаба.

Трей принял сдержанные поздравления, осушил пару чаш и вернулся к жене, отдыхавшей в своей спальне, уже не похожей на склеп. Там новобрачные и свидетели встретились вчетвером, чтобы в тесном кругу вкусить от яств свадебного пира. Ниери, по-прежнему бледная, в платье из кремовой, шитой золотом парчи, оставалась печальна и молчалива, но в ней не было и того исступления, что так поразило Диану при встрече. Быть может, она обрела силы смириться с уже произошедшим и с тем, что ещё может произойти, и решила просто жить. Сидящий рядом с новобрачной Трей не сводил с неё взгляда, и эта абсолютная нерассуждающая нежность отворяла в Диане рану, которую ей нечем было запечатать.

Ладонь в Дианиной руке тихонько заелозила. Диана отвлеклась и открыла глаза.

— Прости, — пробормотала Ниери. — Уже можно? У меня ресница в глаз попала. — И, высвободив руку, принялась тереть веко.

— Я не совсем понимаю, как это работает. Точнее, совсем не понимаю, — с неудовольствием признала Диана, в свою очередь разминая плечи.

Вот уже битый час они сидят, взявшись за руки, в одной позе, но разгадка проклятия — или что бы там ни было — Ниери ничуть не приблизилась.

— Ты пытаешься, — со свойственной ей щедростью сказала Ниери, — и для меня это главное.

Диана дёрнула занемевшим плечом. Ей самой был важен, прежде всего, результат. И, желательно, поскорее.

Демиан, разумеется, не запретил ей задерживаться в Хетани. В ответном письме он вообще не выказал ни малейшего неудовольствия заминкой. Может, был слишком занят (авалларка с лицом Лелайи лукаво-снисходительно подмигивает)... но даже в таком случае присутствие хранительницы придётся в Телларионе не лишним. Она вполне восстановила резерв таинственных сил, но что с того, если ей не хватает то ли умения, то ли таланта помочь единственному человеку, близкому человеку? Магия — что может быть бесполезней?

— Знаешь... я всё чаще думаю над тем, что просвоила себе не предназначавшегося мне человека... — прошептала Ниери, комкая платочек. Её грустные глаза были влажны, но она больше не плакала. — Моя мёртвая сестра любила его до меня. Что, если мы слишком глубоко ищем, а причина — вот она, на поверхности. И что мне тогда делать? Не стоило мне приносить все эти обеты. Быть может, единственное, что мне следует сделать — освободить его от клятв, стать жрицей?

— Валента... я тоже думала о ней, ну конечно. — Диана вспомнила сцену из прошлого, увиденную тонким зрением: плакальщицы в Телларионе, птица с женским лицом, заслонившая Трея крыльями из огня и света... и решительно качнула головой. — Нет, душа Валенты не мстит, ни ему, ни тебе. Она в Выси, далеко от всякого зла и от Предела и всех ныне живущих. А это... — она прищёлкнула пальцами, силясь подобрать объяснение. — То тёмное, что легло на тебя... оно послано из другого места. Это даже не ненависть... тоска, скорбь, боль... на грани... Грань! — воскликнула Диана, распахнув затуманенные глаза.

Ниери смотрела в испуге, ловя каждое слово. Диана порывисто поднялась, разминая ноги, не в силах удержаться на месте. Замерла, поводя руками. Истина почти касалась сомкнутых ресниц.

— Это... так близко. Близко к тебе. Кто-то... близкий?

— Но мы никогда не были близки с Валентой... — беспомощно воспротивилась Ниери. — Она была старше. И мать с отцом...

— Я поняла! — воскликнула Диана.

— Что? Что я такого сказала? — совершенно растерялась Ниери, невольно отшатываясь.

— Ты сбежала из дома... собственно, от дома уже ничего не осталось, не суть. — Диана, возвратившая спокойную уверенность, вернулась, села рядом с молодой женой Трея на высокую, утопавшую в молочных кружевах постель. — Валента погибла, а ты исчезда сразу после. Ниери, они не узнали, что с тобою сталось, они ведь не отыскали тебя. А ты?

— А я?.. — шёпотом откликнулась Ниери, выкручивая платочек.

— Ты — искала их?

— Н... нет, — выдавила Ниери, и в огромных её глазах отобразился ужас осознания. — Нет. Это они... так меня возненавидели, что наслали проклятие?

— Не возненавидели. И это... не совсем проклятие, в том смысле, в котором ты его понимаешь. Никто не лил кровь чёрного козла и не резал чёрного петуха, и не призывал демона из Бездны. И не вкладывали в храме Многоликой записку с твоим именем в чашу для поминовения.

Всё могло быть проще... и сложнее. Быть может, твои мать с отцом даже не подумали о тебе ничего дурного. Быть может, они сочли тебя погибшей, или узнали о твоём побеге и простили. Но ты оставила своих осиротевших родителей в неведенье о собственной судьбе, сознательно, пусть и по детской прихоти, и на долгие годы. Ты не задумывалась тогда и не задумалась после, увлечённая погоней за собственным счастьем, о том, какую боль им причинила. Ты мало любила их и нуждалась не в них, а в Трее. И вот ты получила всё, за чем погналась тогда, ты любишь и не менее любима. И что же? Ты жаждала быть матерью, но некто отказывает тебе в этом праве.

— Я и в самом деле... я не думала... Они... они никогда не любили меня. Ничем не показывали. Я верила, что не слишком-то они и огорчатся... ведь Валента умерла, а я бы из кожи вон лезла, но не сумела заменить её. Я думала, им будет проще оправиться вдвоём.

— Ты могла искренне верить в это, — тихо произнесла Диана. — И они могли закрыться от тебя в своей скорби по любимой старшей дочери... пусть так. Но Предел не прощает.

— Я... не понимала прежде, как это больно — терять своего ребёнка. Наделённого ли душой, разумом и волей, прожившего часть жизни, как Валента, но навсегда, навсегда восемнадцатилетняя... и никогда не станет ни на год старше. Или потерять прежде, чем твой ребёнок откроет глаза и произнесёт первое слово — и никогда не узнать, кем бы он стал, каким бы он стал... — Ниери склонила голову меж углом вздёрнутых плеч.