Все строптивые вассалы принесли один за другим свою покорность или свою преступную голову к вратам серальским. Народонаселения стали более или менее вкушать первые плоды преобразований и отдыхать под скипетром законного государя от военного деспотизма бунчуков. Сам султан, освобожденный исполинским трудом от опеки янычар и от дерзких предприятий наместников своих в областях, мог, наконец, царствовать и самодержавно повелевать в своей империи. Он был вправе ждать от своих преемников славного прозвания восстановителя османского колосса не в смысле завоевателя, но в смысле более почетном — преобразователя.

Что же, великий подвиг Махмуда оставался несовершенным: Мухаммед Али не только продолжал с успехом свой постоянный бунт, держа в руках три обширные области, колыбель ислама, но, кроме того, он грозным метеором носился над всей империей, и его пример и его успехи служили как бы продлитием ненавистной старины, разрушению которой султан посвящал всю свою деятельность.

После Кютахийского договора Махмуд с успехом продолжал формирование своей армии и занимался устройством разных отраслей по внутреннему управлению империи. Та же непреклонная воля, которой ознаменованы кровавые начинания его подвига, проявлялась во всем направлении гения, осужденного беспощадно разрушать кругом себя, бороться с предрассудками своего народа и с накопленным в два века злом, прежде чем воссоздать из обломков стройное здание, им замышленное. Преобразования правительственные были удачно совершаемы в столице, а успехи султанского оружия в Румелии и в Анатолии очищали им дорогу в области. Хафиз-паша, фельдмаршал Востока, довершал покорение курдов и подчинял рекрутскому набору горские племена, не признававшие дотоле никакой власти. Затем он оставался в Анатолии и прилежно устраивал свою армию при содействии прусских офицеров генерального штаба, вызванных Портой для руководства уже не полков в строевой службе, но генералов, еще не посвященных в науку европейской стратегии.

С осени 1838 г. главная квартира Хафиз-паши была в Малатье (древней Милитене), и только жестокость зимы заставила сераскира отложить до весны переход в Самсат (древний Самосат), ниже по Евфрату, спускаясь к сирийской границе. Диярбакыр, Урфа, Харпут и Мараш — вся страна на север от Халебского пашалыка — кипели приготовлением к войне. Было очевидно, что войско султанское, отрезанное от северо-западной границы Сирии гранитным ее стражем Тавром и укрепленными ущельями, готовилось проникнуть в Сирию с северо-восточной стороны вдоль Евфрата. В константинопольском арсенале с великой деятельностью продолжались во всю зиму приготовления флота. Капитан английской службы Вокер (Walker)[208] был назначен в качестве советника (мустешар) при капудан-паше для надежнейшего устройства этой части.

Бросим теперь обратный взор на дипломатические сношения Египта с Константинополем после Кютахийского договора. Мы упоминали уже о странном предложении, которое дерзнул сделать египетский паша Австрии, Англии и Франции в 1834 г. относительно признания его независимости и вступления с ним в союз. После поучительных ответов, данных его честолюбию европейскими кабинетами, Мухаммед Али, несмотря на раболепную лесть окруживших его советников, турок и европейцев, понял, однако ж, что эти планы несбыточны. По крайней мере он не терял надежды признания наследственных прав в его семействе на области, бывшие в его управлении.

Долженствуя бороться с тяжкими неудобствами обладания неверного, основанного только на успехе оружия, видя постоянно направленный взор Махмуда на Сирию, Мухаммед Али старался уловить всякий случай к новым переговорам в надежде исходатайствовать права наследственные в своем роде и тем упрочить собственное свое положение в глазах народа, волнуемого мыслью о султане, и довершить кютахийское торжество. С каждым годом он выдумывал новые предлоги, чтобы не платить условленной подати, которой были обложены его пашалыки. Вместо подати посылал он богатые дары своему государю по поводу бракосочетания его дочерей, будто издеваясь над его бессилием и чтобы дать ему почувствовать неудобства, проистекающие для него самого от неопределительности и неправильности взаимных их отношений. Султан отвечал суровым словом на дерзновенные учтивости своего вассала и требовал подати вместо подарков. Между тем французское посольство усердно ходатайствовало у Порты о даровании Мухаммеду Али наследственных прав. Порта охотно соглашалась уступить Мухаммеду Али в потомственное владение Египет на праве полномочного наместника, обложенного известной суммой подати и подчиненного общим внутренним законам империи и ее трактатам с другими державами; но она требовала обратно Сирию, Аравию и Кандию. Ходатайство Франции распространялось и на Сирию и основывалось на том доводе, что область эта в руках Мухаммеда Али была бы прибыльнее для Порты, чем в непосредственном ее управлении. Доводы эти показывались обидными для самолюбия султана, как и самое ходатайство дружественной державы, на котором, очевидно, основывались упрямые притязания египетского паши.

Кроме этой внешней пружины, Мухаммед Али не упускал из виду внутренних, потаенных пружин старинной турецкой политики, чтобы завлечь в свою сторону лиц, окружавших султана, и через них действовать на его ум. В 1836 г. он отправил в Константинополь свою невестку Зехра-ханум, вдову умертвленного в Сеннаре Исмаил-паши, к ее отцу Ариф-бею, одному из первостатейных улемов[209]. Под предлогом свидания с отцом он поручал невестке по гаремным стезям Стамбула, где женщины при всем своем уничижении имеют, однако ж, то же влияние, как и в других столицах, действовать на умы в диване и серале в пользу старого свекра.

Зехра нашла почетный и ласковый прием в Константинополе и продлила свое там пребывание. Между тем в проезд через Каир муллы, назначенного в Мекку, Мухаммед Али окружил его почестями и ласками, со слезами говорил с ним о роковой для правоверного народа ссоре с султаном и, зная его связи с разными вельможами, убедил его пригласить в Египет Ахмеда Февзи-пашу, главного командира гвардии и любимца этой эпохи, чтобы поговорить о делах и сообщить ему нечто важное. Письмо муллы было представлено султану. Махмуд охотно отпускал своего любимца, который в настоящий фазис своего странного поприща усердно ходатайствовал о дружелюбном разделе с Египтом и слыл приверженцем Мухаммеда Али.

Но тогда же случилась одна из обычных в Турции нежданных перемен министерства. Знаменитый Пертев-паша в заговоре с Халиль-пашой и с Ахмедом Февзи-пашой свергли старого сераскира Хозрефа, который столько лет уже пользовался всей доверенностью султана. Халиль был пожалован в сераскиры, Ахмед Февзи — в капудан-паши, а Пертев стал душой нового министерства. Исполненный гения и фанатизма старого мусульманина, ревностно преданный престолу и умея ценить таланты вернее, чем султан Махмуд, Пертев смело представил, что для переговоров с человеком столь хитрым, каков был Мухаммед Али, нужно было отправить не вельможу, не любимца, которого полномочия могут иногда переступать за грань правительственных инструкций, но человека делового. Султан убедился, и на место капудан-паши был отправлен в Египет с дарами к паше и с портретом султана бей-ликчи Сарим-эфенди, помощник министра иностранных дел.