Ну, ясное дело – последняя дверь, возле туалета. Дверь с глухим визгом отъехала… О, вот это твой вариант!

Худой, как палка, военный в чине капитана, лишь злобно глянувший в ответ на мое вежливое приветствие, прильнувшая к нему сдобная жена с гладкой прической, грустно кивнувшая мне в ответ. Весь проход занят громадным чемоданом, обвязанным веревками.

– Извините, это ваш чемодан?

Взгляд капитана был яростно устремлен куда-то вдаль – слов моих он явно не слышал. Жена кивнула наверх.

– А вам что, мешает? – свесился злобный старичок.

Я криво уселся. С трудом задвинул дверь, глядел в тусклое зеркало, идиотски подмигивая сам себе. Ничего! Стянул с верхней полки скатанный матрац, шерстяное одеяло, стреляющее в полутьме зарницами.

Расстелил… Ничего! Как говорила моя бабушка: Христос терпел и нам велел! Ничего. Будет другая манекенщица… в другой жизни… Ничего!

Я потянулся к ночнику.

– Не включать! – вдруг рявкнул военный. Словно от тока, я отдернул руку.

– Извините, – испуганно глядя на мужа, пробормотала жена.

Ну и соседушки! Пружины между вагонами заскрипели, рябые прямоугольники света, вытягиваясь, поползли по купе. Поехали.

Я крутился так и сяк, пытаясь пристроить ноги… ложиться вроде пока что невежливо, раз напротив не спят. Буду тащить свой крест.

– Извините, – несколько осмелев, но все же поглядывая на мужа, заговорила женщина, – но, понимаете, такая ситуация… Десять лет с

Виктором на Севере… от лейтенанта до капитана. Теперь – академию закончили. Думали – хоть теперь в город! Опять в тундру! Простите его…

– Ну конечно, – пролепетал я.

Перед очами моими вдруг свесились ноги в слегка спущенных носках, задергались, заелозили – старичок с верхней полки торопливо подтягивал порты, явно спеша спуститься, принять участие в душевном разговоре – как же без него?

– А я вот пять лет безвинно отсидел! – проговорил он, оказываясь рядом.

– Интересно! – проговорил я. И сразу вспотел… что значит -

"интересно"? Не то, наверное, слово?

– Да уж, интереснее некуда! – уцепился старичок. Он вытащил из шаровар платок, долго утирал губы, готовясь к рассказу.

Ну что же… я приготовился слушать… нести свой крест. Но хоть бы дали его спокойно нести! Дверь со скрипом отъехала, и явился проводник. Ни "здрасьте", ни "извините"! Он молча уселся, потеснив женщину. Все молчали. Он считал, что пояснения излишни, что все и так должны знать, зачем он пришел. Женщина, засуетившись, вытащила деньги… Ах да – за белье!

– Сколько уже теперь-то? Десять? Ох, мать ети! – бормотал старичок.

Я молча протянул деньги… Новая заморочка: проводник почему-то их не брал, даже не поднял руки… в карман ему, что ли, надо засовывать?

– Билет, – безжизненно произнес он.

– Но я же вам отдал его!

– Ты на каком месте сидишь?

– На… тридцать первом, – на всякий случай глянув на бирку, ответил я.

Он молча раскинул свою переметную суму, показал – в кармашке с цифрой "тридцать один" билета не было!

– Ну?..

– Я точно вам отдал билет!

– Ну так где же он?

– Не знаю… Может быть, мимо сунули?

– Я мимо не сую! Собирайся – на первой сойдешь.

– Не собираюсь.

– А это мы поглядим! – Проводник удалился. Господи! Почему все наваливается на меня? "Агнец, берущий на себя все грехи мира"? С какой стати?

– Так вот… – выдержав паузу по случаю постигшего меня горя, старичок продолжил. – Как было: брат приехал погостить ко мне. Так?

– Наверное, – неуверенно пробормотал я.

– Поехал уже его провожать. Ну, выпили маленько, конечно, на ход ноги…

Пауза. Чувствую, он рассчитывает рассказ на всю ночь!

– Ну… дальше! – пытался как-то взбадривать его.

– Ну закемарили в зале ожидания…

"Это просто какая-то "Война и мир"! – подумал я. – Будет ли покой?"

– Проснулся я, чувствую – хочу курить. А в зале не дозволено. Пойду, думаю, на лестницу… и прихвачу с собой братнин чемодан, чтоб не сперли. Спал, пузыри пускал… брат-то.

– Понимаю.

– Вышел с чемоданом на площадку, только задымил – тут же хватают! Не братнин чемодан оказался. Чужой!

– И что же?

– Пять лет! – проговорил он.

– Ну как же? – тут я даже взбеленился. – Надо было… все объяснить!

Дверь в купе с визгом отъехала.

– Ну давай… коли можешь… объясняй им! – вздохнул старикашка…

Проводник появился, и не один. Я с отчаянием глядел на

"пришельцев" – два амбала-омоновца с сонными, равнодушными мордами.

– Выходи! – просипел омоновец.

Я вышел в коридор и сразу оказался между ними, как в тесной расщелине. Один был усат, усы его свисали надо мною, другой был безусый, зато непрерывно жевал, челюсть его ходила туда-сюда.

– Ну… какие проблемы? – проговорил жующий. Пятнистые их комбинезоны были сплошь утыканы какими-то наклейками, эмблемами, бляхами, полученными, видимо, за смелость в борьбе с нами.

– Никаких проблем!

– Где билет?

– Отдал проводнику.

– А почему ж у него твоего билета нет?

– Понятия не имею.

– И бабок нету?

Я покачал головой.

– Собирайся!

Я стал собираться. Что ж делать? Господь терпел – значит, и нам велел.

– Одним горохом питаюсь! – старик горячо обращался к военному с супругой. – Во, горох, – пнул он ногой чемодан. – Брату везу.

Все люди страдают, и часто – несправедливо. Почему ж для меня должно быть исключение? Я натянул плащ, кепку. Вагон, притормаживая, крупно затрясся. Мы въехали под гулкие желтые своды…

Дверь отъехала. Стояли мои центурионы.

– Ну… будьте счастливы! – сказал я моим спутникам.

Впереди легионеров я шел по проходу. Все двери в купе были открыты, все уже знали о случившемся, с любопытством выглядывали, но никто не вылезал. Слава богу, хоть не кричали "Распни его!". Прощальный взгляд моей красавицы… Все! Мы вышли на площадку тамбура. Чуть в отдалении крутил синюю мигалку "газик" с милицейской полосой, а прямо внизу, у железных ступенек, стоял маленький коренастый милиционер с расплюснутым перебитым носом.

Мы стояли над ним.

– Ну где там наш клиент? – Он задрал голову. – Мои ребятки заждались! – Он усмехнулся, открывая "фиксы".