процедуры, но и для Вашко: он накоротке прикорнул на диване в служебном кабинете да перекусил в столовой. На этот раз ни криминалиста, уехавшего домой отдыхать, ни Лапочкина, бывшего вообще неизвестно где (Вашко звонил ему, но дома телефон не отвечал, а на работе его следы растаяли тотчас после утреннего возвращения), не было. Зато доктор решил изрядно подстраховаться и привез трех медсестер.

Иван Дмитриевич как послушный ребенок шел из машины и, ведомый под руку, стал медленно подниматься по лестнице. Соседка по квартире, заслышав шум, приоткрыла дверь и, увидев меж двух сестер в пальто, наброшенных поверх халатов, Тушкова, зажав ладонью рот, спешно хлопнула дверь. Вашко пристально наблюдал за лицом больного, но в его взгляде не проскользнуло ни одной мысли, ни одного воспоминания.

Распахнув дверь квартиры, Иосиф Петрович пропустил процессию вперед себя. И здесь Тушков впервые вздрогнул и замер в прихожей, а затем стал теребить воротник толстого махрового халата.

— Видите, — восклицает сестра, полная живая женщина средних лет. — Он узнал квартиру! Уверена, что он хочет раздеться.

Но на этом все воспоминания Тушкова, похоже, закончились. Так же, как и раньше, под руку, его провели в гостиную.

— Может, усилить акцент на каком-нибудь одном предмете? Части обстановки? — шепчет врач на ухо Вашко. Вашко задумчиво теребит ус, не сводя взгляда с Тушкова — тот, как и раньше, абсолютно спокоен и безмятежен.

— Видите, на телевизоре портрет? — Вашко кивком указывает врачу на портрет дочери Тушкова. — Давайте осторожно подведем его к нему и покажем.

Сперва Тушков не реагировал на фотографию, но через несколько секунд по его лицу проскользнуло некое подобие быстротечной улыбки, больше похожей на болезненную гримасу. Он повернулся к врачу, и из его горла вырвались нечленораздельные звуки. Дальнейшую картину Вашко многократно прокручивал в мозгу, словно она была записана на ленте магнитофона. Подгибая колени, Тушков как-то медленно плюхается на пол. В его руках крепко зажат портрет дочери. Пальцы сжаты с такой нечеловеческой силой, что кажется слышен их хруст. Но это скрипит деревянная рамка — он ее сломал и смотрит то на врача, то на скомканную меж пальцев фотографию. Широко раскрыв рот, Тушков беззвучно смеется и, вконец рассыпав рамку, разглаживает на полу снимок. Его затуманенный взгляд ложится на ковер с тесемками по краю. Поглядывая на врача, он прячет фотографию изображением вниз под край ковра. Опершись о пол одной рукой, с трудом встает на колено и на четвереньках ползет к столу. Схватив цветочный горшок с чахлым растением, Туш-ков сбрасывает его на пол. Заскорузлой ладонью Иван Дмитриевич сгребает землю к углу ковра. Сухие былинки герани застревают меж пальцев. Он не обращает на них внимания — радостно тычет пальцем в пол и, похоже, напевает под нос какую-то непонятную мелодию.

— Посадите его на диван, — потребовал Вашко, заметив на губах Тушкова обильную пену. — С ним что-то неладное…

Полнотелая медсестра с легкостью хватает тщедушного Тушкова под мышки и с помощью врача не сажает, а кладет его на диван. Вторая сестра — маленькая, похожая на девочку-подростка, сноровисто закатав рукав тушковского халата, делает укол. Больной бьется в их руках, поглядывая в сторону ковра, испачканного землей и зеленью, растоптанной по полу его же ботинком.

— Вы довольны результатами? — неприязненно спрашивает врач, беспокойно поглядывая на затихающего больного.

— Еще что-нибудь можно проверить? Он быстро придет в себя?

Врач отрицательно качает головой.

— Исключено. Видите, в каком он состоянии… Возможен кризис!

— Насколько это серьезно?

— Вас интересует возможность улучшения? Хм… Хотелось бы, конечно, надеяться, но… Трудно, очень трудно! Я понимаю, вам хотелось бы услышать его речь, но… — он с сожалением качнул головой еще раз. — Медицина, к сожалению, не волшебница. Боюсь, что процессы, затронувшие его мозг в связи с каким-то неизвестным, но достаточно сильным потрясением, могут быть необратимыми. Скажите, мы можем взять его одежду? Хорошо, если найдется спортивный костюм, легкая обувь. Не ходить же ему в халате постоянно. У вас не будет претензий или надо составить какую-нибудь опись?

Вашко пожал плечами и ничего не ответил. Выйдя на кухню, он закурил.

— А вообще-то чего я спрашиваю, — сообразил врач, теребя пальцем бровь. — Она же его собственная. Лидочка! Разберитесь с одеждой. Что-нибудь на смену возьмите.

5. ВЛАДЕЛЕЦ ОТПЕЧАТКА

— Я вами не доволен! — заключительная фраза генерала буквально застряла в ушах Вашко.

«Все в этой истории не так! — думал он, медленно идя по коридору в свой кабинет. — Отчего они придают столь большое значение этому контракту? Вообще-то, не так уж и велики деньги. А потом Тушков ведь нормальным вряд ли станет. Рано или поздно придется открыть фирмачам правду. А может тут что-то иное? С какой стати в это дело влез генерал? Звонили сверху? Странно и то, что все расследование носит неофициальный характер. Хотя для официального неплохо бы иметь труп или еще что-то в этом духе, а тут ноль! Пустышка! Дурик! Даже уголовного дела не возбудишь. Почему именно ему достаются подобные дела? Неофициальные… Конфиденциальные… Легко говориться вами не доволен”, а сколько прошло времени? День-два… Это не срок для расследования! Тем более для такого.

Около кабинета его ждал неизвестный, чем-то похожий на художника. Может быть такое впечатление создавала разлапистая борода, рассыпавшаяся поверх свитера.

— Иосиф Петрович? — без обиняков спросил он, делая шаг навстречу.

Вашко распахнул дверь, пропустил посетителя вперед.

— Меня прислал Виктор Петрович, — произнес незнакомец и, Вашко сразу же вспомнил холеного «дипломата». — Он сказал, что это может вас заинтересовать.

— Что именно?

— Дело в том, что я разговаривал с Тушковым в последний день. Я работаю в МИДе! Моя фамилия Панчин, — наконец представился он. — Егор Силыч.

— Очень любопытно, — оживился Вашко. — Давно вы с ним знакомы?

— Лет семь, наверно. Может, немного больше. Нет, около семи…

— Достаточно близко?

— Я бы не сказал… Я работаю на скромной должности в другом отделе. Раньше служил в армии, полковник в отставке, но… — он сделал паузу и тяжело вздохнул, — попал под сокращение по состоянию здоровья и пришел на работу в МИД, вот тогда и повстречались. Связывали нас шахматы. Он классно играл — по первому разряду, не меньше. Заскочишь, бывало, к нему в обеденный перерыв или в конце работы — если не торопится и дел нет особых, то партейку-другую сыграть удавалось.

— В пятницу тоже играли?

— Нет, не удалось.

— Почему?

— Какой-то он был озабоченный. Вроде бы торопился.

Вашко подошел к шкафу, достал купленную утром бутылку молока, перочинным ножом открыл пробку, посмотрел на Панчина:

— Хотите? — Тот отказался, боднув головой воздух.

— В чем выражалась озабоченность?

Панчин