– Уезжайте отсюда, – говорю я ей. – Иначе Апостол заберет и вас.

– Да я только этого и жду, – отвечает она без тени безумия. – Только и жду, когда Николенька заведет для меня пластинку. А он все медлит…

* * *

Я не жду ни музыки, ни голосов в голове. Я жду Германа Терранову.

Жду, когда, словно в дурмане, не замечая ничего вокруг, возвращаюсь к деревянной развалюхе на Выборгской стороне – то, что я не искалечила жизнь какому-нибудь законопослушному автолюбителю, оказавшись у него под колесами, есть следствие последних отмерянных мне на сегодня крупиц везения. И когда в стремительно сгущающихся сумерках, рискуя свернуть себе шею, отыскиваю оставленный рукой Германа рейсте, попутно задаваясь вопросом о том, как его самого-то сюда занесло. И когда знак утомительно долго остается глух и нем к моим прикосновениям – он будто забыл меня или не хочет больше видеть – я продолжала надеяться, что Герман (нет, не знаю, с чего, почему?) то ли почувствует что-то, то ли спросит себя, не нужна ли мне помощь, и захочет проверить… Просто на всякий случай… Глупо, наверное, но упрямый рейсте, прежде чем потеплеть, почти доводит меня до слез. Я не верю в себя. Я готова застрять здесь навечно, когда знак наконец-то вздрагивает и робко бьется в такт моему сердцу.

– Слава Богу, – шепчу я. – Спасибо. – И проваливаюсь в пустоту, только это не та пустота за гаражом-ракушкой, откуда я начинала свой путь.

Это вообще непонятно что.

Я никогда не бывала здесь раньше.

Но, видимо, Герман бывал.

Вокруг темно, как за пазухой у сатаны, и так тихо, что звенит в ушах. Запрокинув голову, я вижу черное ночное небо. Лес. Какая-то дикая глушь. Достаю телефон, свечу себе под ноги и с ужасом понимаю, что по обе стороны от меня, и прямо наискосок в полу темнеют жуткого вида дыры – словно колодцы или погреба. Стены здесь есть, но их почти уже нет. Хорошо, что ловит мобильная сеть, и довольно неплохо – значит, все-таки город. А впрочем, ничего это не значит.

В доме на Кройц-штрассе телефоны не работают, если только Бесков не позаботится об обратном. Но вряд ли Герман его об этом просил – не потому, что слишком горд для подобного, а потому, что ему все равно. Он с легкостью обходился бы вообще без телефона.

Гудки идут. Я благодарю небеса. Значит, он где-то в городе.

– Да.

– Герман, – всхлипываю я, уже не пытаясь казаться бодрой. – Герман, я заблудилась.

– В смысле?

– Я пыталась вернуться, но попала в какой-то лес. Здесь вообще ничего нет.

– Но что-то же все-таки есть? – спрашивает он резонно.

– Стены. И дыры в полу. Еще деревья и звезды.

– Выйди наружу, посмотри по сторонам.

Не сбрасывая звонок, я подсвечиваю себе путь и крошечными шагами продвигаюсь туда, где, как мне кажется, должен быть выход – заваленный ветками и обломками камней дверной проем.

– Подожди, – умоляю я время от времени, чтобы только он не выдумал чего-нибудь вроде «как дойдешь – перезвони». – Подожди, подожди, я сейчас…

Обойдя развалины – а они грандиозны настолько, что не охватить взглядом – я сталкиваюсь с глубокой, явно рукотворной канавой, сползаю в нее, потому что иначе до противоположной стороны не добраться, черпаю ботинками воду и грязь, почти на коленях выбираюсь наверх и снова хватаю телефон.

– Река, – говорю я. – Прямо река, справа и слева река. И мосты, но пешком до них не дойти.

– А, понял. – И никакого волнения в голосе! Рядовая такая ситуация. – Скоро буду.

Я опускаюсь на бетонный парапет и обеими руками прижимаю телефон к груди. Герман. Спасибо, что есть Герман. Человек, который может забросить тебя к черту на кулички, а потом, не меняясь в лице, извлечь обратно.

Сейчас он не торопится – прежде, чем услышать шаги за спиной, я успеваю продрогнуть до костей.

– Не сиди на холодном. – Я послушно встаю, хотя еще недавно казалось, что уже никогда не смогу этого сделать. – Испугалась?

– Не очень. Я знала, что ты придешь и спасешь меня.

Поддаваясь внезапному порыву, я неуместно повисаю у него на шее в тот самый момент, когда он собирается спуститься к реке, а теперь вынужден стоять и ждать, пока мой приступ благодарности исчерпает себя.

– Все, все… – Но я еще не все, и украдкой вытираю мокрые щеки. – Пошли, холодно же.

– Почему так получилось?

– Пока нас не было, кто-то перекрыл мой рейсте. – Герман разводит руки в стороны, как рыбак, хвастающийся размером улова, и я вынуждена его отпустить. – Вот такенные буквы: «Вася – лох!» и питерский рейсте закольцевался с местным. Я уже забыл, что он здесь есть… Ты как, встретилась с подругой?

– Д-да.

Тишину вспарывает рев мотоцикла, и он приближается. Спрятав руки в карманы, Герман сбегает по склону к странному сооружению – круглой башенке с влажными стенами. Внутри шумит вода.

Я протягиваю ему баллончик с краской, и пока на кирпичном боку штрих за штрихом возникает рейсте Дверей, рассматриваю рот и нос, которые пририсованы так, чтобы вместе с глазницами-окнами получилось одно большое лицо. Не удивлюсь, если в ночь на Хэллоуин внутри загорается свет, и свирепая рожа начинает прогуливаться туда-сюда вдоль берега в поисках пищи.

Мотоцикл останавливается почти над нами, я слышу голоса двоих. Зеленый дым валит вовсю, но ветер сносит его к реке. Мы с Германом уходим незамеченными.

Всякий раз, переступая черту между улицей Салтыкова-Щедрина и Кройц-штрассе, я боюсь, что не смогу этого сделать. Исчезнет дом. Его ограда, фонарные столбы, фонтан на заднем дворе. Я никогда больше не пройду по центральной аллее, не приоткрою дверь, не заблужусь в темных коридорах, не услышу скрип половиц под ногами, потому что всего этого не станет. Я стану приходить сюда снова и снова и видеть пустующий сквер; бузина покроется снегом, цепочки собачьих следов расчертят сугробы в том месте, где распахивал окна навстречу ночи старый дом, и то ли я была его сном, то ли он мне снился.

Я украдкой смотрю на ладонь – ключ побледнел и почти неразличим, но знаки работают: руку словно пронзают длинной острой спицей, и хотя боль почти сразу растворяется, к ней невозможно привыкнуть. Судя по тому, как вздрагивает рядом Герман, он не привык тоже.

В безмолвии спящего дома каждый наш шаг кажется оглушительным. Я стараюсь не слишком шуметь, Герман просто идет, не таясь. Я толкаю его локтем и прикладываю палец к губам. Призрак Бескова поджидает за каждым углом.

– Макс все равно уже знает, – в полный голос говорит Терранова. Теперь мне кажется, что даже портреты предков неодобрительно на нас поглядывают.

– Он что, экстрасенс?

– Он хозяин. Я думаю, ключ – это не только пропуск… – Левая ладонь начинает предательски зудеть, я прямо чувствую, как на ней раскрывается всевидящее бесковское око. – Ключ это связь между ним и нами. Вполне разумная идея: если действительно хочешь защитить свой дом, то лучше знать, кто и когда туда приходит.