Когда я собиралась в офис генерального прокурора США, у меня в голове прокручивались эти кошмарные сценарии, как ее тело находят на дне реки. Как потом меня бросают в тюрьму, и когда мама с папой приходят навестить меня, я встречаю их в оранжевом комбинезоне, обреченная гнить в камере до конца моих дней. Несколько минут я даже размышляла о том, чтобы сбежать. Я могла арендовать машину, уехать прочь и просто нестись, пока дальше уже будет некуда. Может быть, доехала бы до Мексики. Может быть, я нашла бы Олесю и мы бы начали все сначала. Мы были бы как Бонни и Клайд. Грабили бы банки, или подделывали бы чеки, или поехали бы куда-то, где никто не знал наших имен, и делали бы то же, что она делала тут, в Нью-Йорке, пока власти не разоблачили бы наши махинации.

Но даже если бы я и захотела это осуществить (чего я, на самом деле, вовсе не желала, клянусь – это была лишь фантазия, навязчивая идея, которая проникла в мой мозг в тот момент), сделать это было бы невозможно. Я не знала, где она. Она ни за что на свете не вернулась бы ко мне после того, как я направила полицию по ее следу. Не теперь. И никогда.

В конце концов я собралась с духом и пошла в центр. Как только я переступила порог Генеральной прокуратуры, я сразу почувствовала злость и агрессию, которые витали в воздухе. Я была так напугана. Честно, я даже не знала, увижу ли я белый свет снова.

Я оказалась в комнате с агентом Паркер и Амандой Харрис, помощницей генерального прокурора США, занимавшейся делом Кэт. Как выяснилось, ФБР и Департамент полиции Нью-Йорка обшарили «каждый гребаный сантиметр» Бруклина и Нью-Йорка и не обнаружили и следа Кэт.

– Она просто испарилась! – кричала агент Паркер. – Растаяла в воздух! Словно она чертова невидимка!

Самое странное, что она как будто в самом деле испарилась. Они стучали в каждую дверь, обыскали каждое здание, просмотрели записи со всех камер наблюдения. Они даже отправили водолазов искать в реке ее тело, на случай если она утонула (они пока ничего не обнаружили, для меня это облегчение – это значит, что она может быть жива; она мне не нравится, но я правда, правда не хочу, чтобы она умерла).

Агент Паркер и Аманда допрашивали меня обо всем, что случилось прошлой ночью и этим утром, снова, и снова, и снова. Я рассказала им все, что помнила, но этого было недостаточно. Они угрожали мне арестом, если я не скажу правду.

– Откуда нам знать, что вы не врали нам все это время? – спросила агент Паркер. – Откуда нам знать, что вы не действовали заодно с Олесей, обманывая всех подряд в Нью-Йорке? – она повернулась к прокурору и заявила, что меня нужно арестовать. – Наша сделка отменяется, – проговорила она, качая головой. – Вы помогли ей, и вы пойдете ко дну вместе с ней.

– Я клянусь, что ничего плохого не сделала! – закричала я, заливаясь слезами. – Единственное, что я делала, это писала книгу. Я всего лишь была ее писателем-призраком. Я не сделала ничего незаконного! Клянусь! Можете прочесть мой дневник – там все написано!

Это заставило ее насторожиться. Она развернулась, и они обе с Амандой уставились на меня. У них буквально отвисли челюсти.

– Эм, какой дневник? – спросила Аманда.

– Я веду дневник, ясно? Я начала его вести, когда стала работать в ELLE, еще до того, как встретила Кэт. Я писала в нем обо всем, что мы делали, о писательстве и обо всем вообще.

– И вы, гм, утаивали это от нас?

– Это же мой дневник. Это личное. Это интимное. Я дам его вам, я вам все покажу и докажу, что я ничего плохого не сделала.

Они велели мне принести его. Я заставила их пообещать, что они не покажут его моим родителям или вообще кому бы то ни было, но я не знаю, сдержат ли они слово. Если они решат использовать его против Кэт, это, наверное, станет публичной информацией, и все тогда смогут его прочесть. Черт побери. Впрочем, наверное, это уже неважно. Я предпочту публичное унижение тюрьме. Едва ли у меня вообще сейчас есть выбор.

Коля,

Среда. Шереметьево. Рейс SU123

Я лечу домой.

Олеся

Дневник Лоры Риччи 2 июля, 2018

Это последняя запись в моем дневнике.

Несколько недель назад я сняла с дневника копию и передала ее ФБР и помощнице генерального прокурора США, они используют эти материалы в качестве улики против Кэт. Я не хотела этого, но у меня не было выбора. Дневник был единственным доказательством моей невиновности, единственным способом не лишиться свободы.

Завтра я иду в «Харпер Коллинз» занести подписанный контракт на мемуары и забрать мой первый аванс. Майк Эппман, мой новый редактор, сказал, что я могу отдать контракт и забрать чек лично.

Я планирую вернуться к родителям и писать мемуары и оставшуюся часть «Наездницы и прочих пони» в моей старой комнате. Благодаря авансу за две книги у меня будет достаточно денег, чтобы нигде не работать какое-то время. Пока не знаю точно, чем я буду заниматься потом. Может быть, попробую себя в журналистике. А может, вернусь к учебе, где-нибудь вроде Пенн, или Темпл, или (что более вероятно) обратно в Пенн Стэйт.

Вряд ли я перееду назад в Нью-Йорк. Может быть, уже не перееду никогда. Я понимаю, что мне придется вернуться, чтобы дать показания против Кэт, когда – или, вернее, если – ее поймают, но я едва ли смогу снова назвать этот город домом.

Когда я ехала в Нью-Йорк, я надеялась, что Нью-Йоркский университет откроет для меня все двери. Я думала, что по-настоящему научусь там писать, что все сойдется, что меня примут и будут наставлять и ценить. Вместо этого все пошло прахом. Я не была идеальной студенткой. Я не вписывалась туда. Я не была достаточно хороша.

А потом я встретила Кэт.

Она вошла, пританцовывая, в мой мир и увлекла меня в дикое, безумное приключение, которое полностью изменило мою жизнь. За последние несколько месяцев я часто думала о ней с негодованием – из-за того, что она сделала меня невольной соучастницей, лгала мне, использовала меня, обманом втянула меня в свои мошеннические схемы. Боже, сколько раз я приходила к выводу, что встреча с ней – худшее, что случилось в моей жизни. Я думала, что она разрушила мою жизнь.

Но эти мысли в прошлом, теперь, когда мы не вместе, правда в том, что я благодарна ей. Она поверила в меня. Она научила меня писать. Она подсказала мне, о чем писать. Она дала мне жизнь, о которой стоило написать. Она показала мне, что общество несправедливо к таким людям, как мы, она научила меня пробиваться в мире, которому я не принадлежала.