Они торопились вершить судьбы, словно истощающийся ритм жизни вот-вот прервется или отпадет необходимость в Спасении. Либо исчезнут все, кто должен исчезнуть.

Такое комиссарское отношение привело к тому, что среди поверивших в «Наше Небо» появилась масса фанатов и недовольных. У стен «Федерации» круглые сутки продолжались пикеты, протесты, сборы подписей…

На фоне эйфории-усталости у всех, кто работал в «НН», зверски повысилась чувствительность к каждому факту благодарности, к каждому факту ненависти. Словно не других спасали, а себя.

Они не могли нравиться всем, но очень хотели, шестым чувством понимая – их работа далеко не все, что они могут сделать для аморфной и бестолковой массы под кодовым названием «Че-во» – человечество.

Руководители «Нашего Неба» старались не замечать многочисленных червоточинок. Плевать, что они часто действуют под диктовку из Кремля. Плевать, что спасенных могло стать в десятки раз больше…

Они уже догадывались – их в любом случае обвинят в преступной нерасторопности. Наступит неминуемое возмездие, и вряд ли удастся вымолить прощение.

Кораблев ежедневно предлагал увеличить парк дирижаблей, открывать филиалы в других городах и странах. Из Кремля возражали – еще не время. Необходимо отработать «на ура» эксперимент, сформулировать принципы применяемой «терапии», а уж потом… На переговорах чиновники многозначительно молчали, всем своим видом демонстрируя – каждое их слово обдумано и согласовано во всех пока еще существующих инстанциях Великого Российского государства.

Кораблев заводился с пол-оборота. Не стесняясь в выражениях, распекал приставленных кураторов. Там было и «Кем вы себя возомнили?!», и «У нас здесь не детский сад!», и «Какая, к дьяволу, терапия, если мы вместо десятков могли спасать сотни тысяч?!»

Чиновники пожимали плечами:

– Вы же понимаете… – намекая на то, что они всего лишь пешки в руках высших сил. Далее шла околесица: – Это комплексная терапия. Психология на службе Спасения. Противостояние России Его Величеству Апокалипсису:)… – бормотали люди в серых пиджаках, раскланивались и срывались по неотложным государственным делам.

На этом планерка обычно заканчивалась. Все бежали – звонить, согласовывать, командовать, платить.

Только двое в составе команды не пульсировали в этой беспощадной гонке – Фея и Витек. После ошеломительного успеха «НН» Фея, выковавшая этот успех, перестала появляться в офисе. Дни и ночи она проводила в детских приемниках. Витьку не нравилась прикипевшая роль робкого чудотворца и одновременно сына полка. За глаза он стал объектом всевозможных хохм. Столкнувшись с очередной оргпроблемой, сотрудники первым делом шутили: «Ну, это к Витьку. Он мигом все устроит… трах-тибидох-тибидох!..»

Смеялись, чтобы не чувствовать кинжальной остроты своих слов.

Всерьез прикладная ценность неоспоримых талантов Витька не обсуждалась. Негласно считалось – пацан может превратить деятельность «НН» в фарс, по мановению руки сделает ее бессмысленной и бесполезной.

Кратер знал, что распространением слухов о талантах Витька занимался Шаман. Костя разводил дрожащие руки и молчал, моргая пьяными глазками, когда Кратер подступал к нему с вопросами. Шаман предпочитал быть пьяным, чтобы не отвечать. Он так же, как и другие, понимал – «НН» не сможет спасти всех. Людям нужны новые жертвы.

Ozzy Osbourne: «I Just Want You»

Фея и Капа азартно резались в уголки, когда за окном загудели автобусы.

Кораблев сам сбегал в дежурку, предъявил приказ Правительства Москвы о переводе детей в санаторий в Жуковском. Минут пятнадцать менты обзванивали всех и вся, кто мог подтвердить принятое решение. Лишь потом пустили прибывших воспитателей в спортзал.

Саня коротко кивнул Фее и сразу принялся навьючивать на себя вещи первых попавшихся под руку детей. Через полтора часа автобусы, до отказа заполненные визгами, гомоном, радостной суетой, выплыли за территорию спортивного комплекса.

Кораблев смотрел в лицо Фее как на поверхность неизвестной планеты, перелет к которой занял пять-шесть человеческих жизней. Молчание – это и есть настоящий голос бессилия. Между ними не прозвучала и сотая часть тех слов, которые они могли сказать друг другу. Исцеляющая сила речи оказалась безвозвратно утеряна где-то между смертью и бессмертием.

– Олухи беспечные думали, что после смерти все только начинается, – попыталась пошутить Фея.

– Может быть, стиснем зубы? Попытаемся быть вместе? Назло.

– Назло кому? – Фея теребила смешарика, которого оставила ей Капа.

– Себе, кому же еще? За неумение воспитывать собственные чувства.

– Ты тоже меня не любишь? – без интереса спросила Фея.

– Не знаю. Но, как и раньше, очень хочу спасти себя.

– От кого? Так и будем равнодушно спасать друг друга и еще пару миллиардов непрощенных и нелюбимых?

– Я нашел нам новую скворечню. – Саня надеялся: новый дом – новая точка отсчета.

– Придумал?

– Нет. Купил. На Остоженке.

Саня отвернулся. Не хотел читать по лицу Феи, как и почему ей все равно.

– Я согласна. – Она первая двинулась к красному «Hummer’у» Кораблева. – Попробуем. По врачам походим. «Титаник» каждый вечер смотреть будем…

Остановилась, бросила через плечо:

– Никогда не говорила? – мой первый опыт любви случился уже в загробной жизни. После взрыва на Каширке. Тебя не пугает, что я начинала интимную жизнь среди иллюзий?

Саня пожал плечами.

Djordje Balasevic: «Mrtvi»

Его вопиющая искренность утомляла. Витек выворачивал себя наружу. Больше вроде нельзя, неприлично – вот-вот утробно заалеют мясные внутренности. Но мальчик рассказывал о себе своим новым друзьям из «НН».

О том, как любит старые фильмы, как достойна давно не популярная книга или песня, о сериалах. О том, как и когда ему стало важно говорить правду обо всем, что чувствует. О том, что в мире всего десять процентов довольных жизнью и десять процентов больных, спившихся, отупевших, обезволенных. Остальные восемьдесят процентов неудовлетворенных вращают эту Землю, каждый день надеясь измениться, вырваться из круга, который судьба частенько и суетливо замыкает вокруг них.

Никому не было интересно – разговоры возвращались к концу света.

«Неужели никто не понимает, что спастись можно, только не думая об этом?»

Он шел в «Федерацию» по вечерней Москве, уже не такой праздничной и иллюминированной.

«Если исключить дирижабли над головой, никаких признаков распада».

Витек, как и всякий подросток, прочел-пересмотрел множество историй об апокалипсисе. Возможно, из-за неестественной наглядности в них всегда улавливались детали, от которых можно было оттолкнуться в будущее и начать жизнь заново – лазейки, осколки разнесенного в хламину мира.