Адом для Рафферти было находиться там, где он был, и быть отправленным работать. Долгие тяжелые смены и монотонные, повторяющиеся задания. Окруженный мужчинами-мачо. Скинхедами-насильниками и футбольными хулиганами. Рафферти придется пить с этими мужчинами семь дней в неделю. Бесконечное пиво, чипсы и гамбургеры. Не будет романтики его жизни, никакого богемного изящества. Его сексуальные предпочтения будут подавлены, и он будет жить в страхе, что его статус ВИЧ-инфицированного раскроется. Если бы это раскрыли, на него напали бы на улице. Запугали на работе. Кидали в него кирпичи из окон. Мучение будет невыносимым, и в то же время от него нельзя будет никуда сбежать. Он знал, что люди вокруг него внезапно изменят к нему отношение. Они будут его мучить за ту опасность, которую, как они думают, он несет им. Они были равнодушны. Рафферти это знал. Мистер Джеффрис наклонился вперед. Лицо Рафферти было небритым. Его упаковали и отправили в местный паб. Без традиций. Без красивого декора, о котором можно замолвить слово. Только колонны хулиганов. Игроков на бильярде. Тех, кто смотрит телевизор. Посредственность во всей своей обесцвеченной славе.

Руби смеялась. Видимо, это истерика. Но он так не думал. Это было почти как если бы она насмехалась над ним. Как если бы она знала что-то, чего не знал он. Нет. Это была атака истерики, и этого следовало ожидать. Она все это сама на себя вызвала. Подобрала часы старика в коридоре больницы и напала на него со своим тайным знанием. Но скоро наступит самое лучшее. Старик и его часы. Джонатан не мог ждать. Двинулся. Повернул голову Руби к экрану. Он подумал, что увидел гнев в ее глазах. Она действительна была зла. Беззвучный стон говорящих. Обнаженные тела людей. Он отложил игральные кости на подлокотник дивана. И наконец поднял часы мистера Доуза. Видимо, сладенького папочки Руби. Были ли у нее сексуальные отношения с этим ископаемым? Последний скинхед взобрался на девушку в тот момент, когда остальные мочились на ее туловище. Она вдыхала воздух, но была мертва. Обычный мужчина разрушил обычную девушку. Обычные люди оказались не лучше животных. Джеффрис улыбнулся. Подождал, пока документальный фильм достигнет своего пика. Четвертый насильник скользнул в зияющую рану. Качался быстрее и быстрее, а девушка лежала под ним. Сломанная. Все это время ее разум пульсировал. Так же, как и у Руби. Без сомнения, ее разум создавал план побега. Пытался внушить ему ложное чувство безопасности.

Он облизал ухо Руби и почувствовал, как она вздрогнула, слегка вздрогнула. Он рассказал ей, как близко наклонился к ее любимому мистеру Доузу, и обрисовал ситуацию. Что тот был стар, и одинок, и нелюбим, и мистер Джеффрис оказался там, чтобы помочь ему спастись от смертельной петли. Конечно, поскольку это был день суда, пришлось заплатить по счетам. Это просто справедливость. После всего. Что, старый приятель страдал от страха в океане? Однажды ночью ему это рассказал персонал. Ну и чудненько. Старый морской пес учинил столько раздоров со своей активностью в профсоюзе, что правильным было бы похоронить его в море. Далеко от родины. Он помогал поставить страну на колени за все эти годы мстительных промышленных акций. Негарантированные забастовки — это оскорбление самому значению демократии. Именно такой человек, как Доуз, разрушил волю народа. Вызвал на поединок отцовскую систему, которая одно время правила миром и заботилась о своих подданных. Без вторжения профсоюза система здравоохранения была бы приватизирована уже сейчас. Сколько рабочих часов было потеряно из-за незначительных предрассудков выскочивших коммунистов? Эти люди ненавидели народ. Запугивали его, и манипулировали, и распространяли свое истинное равнодушие. Отказывались уважать лучших среди себя, уважать более образованных людей, которые построили функционирующую систему. Было невозможно измерить ущерб, который такие, как мистер Доуз, нанесли обществу. Тысячи трусливых клонов в плоских кепках. Бутылки с горькой гадостью. Чипсы и корнишоны. Ни одной своей мысли у большинства таких. Никакого жизненного опыта, за исключением мытья пола в магазине.

Доуз повернулся к Джеффрису и сказал ему: «Отъебись!» Он был в шоке. Такой язык действительно был непристоен для старого человека. Который должен лучше это понимать. Может быть, дозировка не была достаточно сильной. Он вынул платок из кармана и нагнулся над умирающим человеком, засунул платок ему в рот. Растянул челюсть. Его клиент сопротивлялся. Сжал зубы изо всех сил. Но Джонатан был сильнее. Что-то щелкнуло, и на грудь человека выпал зуб. Это удивило Джеффриса, но потом он понял, что это были вставные челюсти. Он поднял зуб и держал его большим и средним пальцем. Это было мило. Он подумал о том, чтобы забрать зуб в коллекцию, но увидел часы и решил взять их. Сунул сломанный зуб обратно в рот. Он счел его ругательства обидными. Было неприемлемо так обойтись с профессионалом, который только пытался помочь. Он продолжал говорить и видел, как сознание умирает в глазах Доуза. Человек, уходящий в могилу, которую так умно изобрел Джеффрис. Загнанный в шелуху тонущего корабля, который уходит на отдых в постели океана. Слишком глубоко, чтобы пытаться спастись. Темный мир, недостаток кислорода. Его товарищи-моряки мертвы. Гниют вокруг него. Доуз забыт. Клаустрофобия сжимает его по мере того, как океан затягивает скрипучий корабль. Каждая секунда потенциально может оказаться его последней секундой. Он ждет, пока скорлупа расколется и море просочится внутрь. Рука мистера Джеффриса на запястье Доуза. Стройные пальцы более молодого мужчины окружают старую кость. Отшлифованный ноготь его большого пальца нажимает на кончик указательного. Давление на хрупкую старую кость возрастает. Если бы он хотел, он мог бы сломать ему руку. Но он не был садистом. Физическая жестокость груба. Насилие отталкивающе. Доуз помогал коммунистам, атеистам, большевикам, которые поклонялись Владимиру Ленину. Троцкому. Сталину.

Мистер Джеффрис взглянул на документальный фильм и осознал, что последний скинхед почти закончил свой акт надругательства. Девушка не способна больше сопротивляться. Несомненно. Еще одна волна страха накрыла ее, когда она увидела что-то, что было скрыто от глаз зрителя. Он смотрел этот фильм раньше и знал, что в крыле комнаты сидела собака. Окончательная деградация в наводящей ужас демонстрации бессердечности. Разве для этих людей ничего не являлось святыней? Он провел пальцами по лезвию ножа, когда четвертый мужчина кончил с варварским ревом. Оторвался от нее. Каков сорт нечеловеческих существ, которые совершают такие акты? Это не было приятным просмотром, но это было необходимостью. Чтобы понять, что происходит за закрытыми дверьми террас, мимо которых он ездит в больницу. Это те самые улицы, на которых живет Руби. Это тот случай, когда Руби узнала правду о своих пациентах. Оставила свои детские штучки. Поняла, что не было добра в людях, которых, как казалось, она любила. Этот неонаци Стив Роллингс. Эта ведьма-лесбиянка Перл Хадсон. Ненормальный Дэниэл Рафферти. Коммунист Рон Доуз. Все, за что она держалась, прогнило до ядра.

Он понимал отвращение Руби к этому жестокому изнасилованию и знал, что появление собаки доведет ее до грани. Она была мягким человеком, и он помогал ей закалиться. Такой способ был самым честным. Это как раз о том, как должны проводиться завершающие удары. С тем же драматизмом, что и в зале суда. Единственным утерянным ингредиентом была признательность благодарной аудитории. Но Руби была хорошим физическим образчиком. Простым. Но осведомлена о своем окружении. Она не была ссохшейся оболочкой, проклятой едва функционирующим разумом.