Во время перелета гуси кормились на заброшенных колхозных полях (фиг его знает чем), и отдыхали на крохотных озерках, разбросанных вдоль тропы как бусины жемчужного ожерелья. Иногда они так плотно набивались на эти водяные пятачки, что стрелять их можно было с закрытыми глазами, просто наставив в сторону озерка ствол заряженного ружья и нажав на курок.

Тогда Зосима не рискнул идти далеко по тропе. Впрочем, в этом и не было необходимости. Облюбовав одно из ближних озер, мы за два часа взяли семь птиц, на чем и успокоились.

А зачем нам больше? Тем более что охота в весеннюю пору была самым настоящим браконьерством. Но разве человек виноват в том, что ему хочется кушать, притом каждый день?

– Подъем, друзья по несчастью! – скомандовал я, озабоченно посмотрев на небо. – Хватит прохлаждаться, пора в путь.

Солнце почему-то не ползло по небосводу, а летело. Если так пойдет и дальше, нам придется заночевать посреди топи под открытым небом. Зная размеры и кровожадность местных комаров, мне вовсе не хотелось, чтобы они подвергли нас экзекуции.

Нам нужно было до наступления темноты выйти к безымянному ручью, где стоял один из моих шалашей.

Там можно будет развести костер, подбросив в него побольше сырых веток и листьев, – чтобы едкий дым разогнал крылатую нечисть.

На мое удивление, команда подобралась очень даже ничего. Зосима шел ходко, легко, будто и не было у него за плечами семи десятков прожитых лет – может быть, с перепугу.

Каролина проявляла чудеса стойкости и выносливости. Она и впрямь была хорошо подготовлена физически, но ходьба по бездорожью, в особенности по болотам, требует несколько иных навыков и методов подготовки, нежели гимнастические упражнения, пусть и регулярные.

Иногда я замечал, что она превозмогает усталость, стиснув зубы. Но даже в сложных ситуациях, когда Каролина проваливалась в невидимые подо мхом ямины, заполненные жидкой грязью, она терпеливо, как муравей, старалась выбраться из них сама. При этом девушка даже не заикалась о том, чтобы мы ей помогли.

Пал Палыч по-прежнему был заторможен. Он все делал чисто механически: шагал посуху, почти не сгибая ноги в коленях, – как робот – шел вброд, следуя указаниям Зосимы, обходил топкие места без малейших колебаний, а когда попадал в трясину, терпеливо и безмолвно ждал, пока его не выдернут оттуда как репку.

Короче говоря, мне его состояние не нравилось. Я не имел перед ним никаких обязательств, в нашу команду Пал Палыч напросился сам, вопреки здравому смыслу и добрым советам, но ведь он был человек, живое существо, а значит спасти ему жизнь (какой бы паскудной она ни была) – мой долг.

Если, конечно, мне удастся сохранить свою…

А вот такой пакости от тропы мы не ждали. Природа часто приносит сюрпризы, но чтобы так… Зосима смотрел на меня обиженно и с недоумением, а я отвечал ему взглядом, полным печали.

Печалиться и впрямь было от чего. Во время весеннего половодья один из ручьев изменил русло, и там, где раньше была более-менее сухая низинка, теперь маслянисто блестела широкая лента грязи.

– Не пройдем, – сказал Зосима и безнадежно вздохнул.

– Не пройдем, – подтвердил я и снова посмотрел на неожиданную преграду.

– Вообще-то попробовать можно… – почесав в затылке, сказал через некоторое время Зосима.

– Можно… – Я по-прежнему изображал эхо.

А что делать, если в голове нет ни единой толковой мысли? Лезет лишь разная бредятина: мечты, фантазии и прочее. Эх, если бы крылья… или ковер-самолет… или хотя бы чудо спецтехники, РРД – 5С, реактивный ранец диверсанта, в определенных кругах именуемый "русской рулеткой".

– Но как? – спросил я осторожно.

– Дык, если бы я знал… – Зосима полез в карман за кисетом; когда он курил, ему думалось лучше.

Я тоже задумался. Обратно ходу нам не было. Это и без особых объяснений понятно. Сойти с тропы? Как бы не так. Здесь как в зоне во времена культа личности: шаг влево, шаг вправо – побег. Тогда была пуля в спину, а в нашем случае прощальное буль-буль, если угодишь в трясину.

А здесь она, пожалуй, самая коварная, самая опасная в округе – не успеешь крикнуть "мама!", как ты уже с головой окунулся в жидкую грязь, которая засасывает с неимоверной быстротой.

Тупик. Мы попали в самый настоящий тупик.

– Может, попытаемся пройти со слегой…[2]– не очень уверенно предложил Зосима.

– Попытайся, – сказал я с умеренным сарказмом. – Только прежде попрощаемся. Как поется в песне: "И в дальний путь, на долгие года…". Грязь свежая, ориентиры тропы утрачены. Видишь, там даже кочек нет.

Ухнешь в ямину – и поминай, как звали.

– Вижу, вижу… – угрюмо буркнул Зосима.

– У меня есть другое предложение… – Я взглянул на Пал Палыча, отрешенно пялившегося на небо. – У нас под рукой вождь могикан с томагавком, так почему не использовать его в мирных целях?

– Это как? – заинтересовался Зосима.

– Будем строить переправу.

– Дык, если надо, то мы завсегда…

Зосима не очень понял, что я намереваюсь предпринять, но с легкой душой переложил бремя ответственности на мои плечи.

– Делаем плоты, – сказал я и подошел к Пал Палычу. – Орудовать топором умеете?

Он посмотрел на меня свысока, словно перед ним был пацан-несмышленыш. И молча кивнул.

– Тогда начинайте, коль вам так нравится этот инструмент. – Я показал ему, какие деревца нужно рубить.

Пал Палыч без лишних слов взялся за дело. И нужно сказать топором он работал как заправский дровосек.

Может, Пал Палыч вырос в селе, а возможно вспомнил трудовые навыки студенческого стройотряда. Как бы там ни было, но уже через полчаса возле тропы лежала куча жердей.

При помощи бечевки, которая была в моем рюкзаке, я связал три плотика: один большой и два узкие, похожие на снегоступы якутских охотников, позволяющие им ходить по глубокому снегу и не проваливаться.

– Пожелайте мне удачи, – сказал я почти весело, вооружившись слегой.

Одним концом бечевки я обвязался вокруг своей талии, а второй всучил Пал Палычу, как наиболее крепкому.

– Каролина, Зосима, помогайте ему. Если забурюсь в грязь по уши, тяните изо всех сил. Иначе будет мне амба. Есть вопросы?

– Никак нет! – бодро ответил Зосима; он, наконец, сообразил, что я задумал.

– Тогда поехали…

Я передвигался, словно улитка: укладывался на один плотик, затем переползал на второй, при этом пробуя глубину грязевого потока слегой. Далее первый плотик перетаскивал наперед и перебирался на него, извиваясь ужом, потом тащил другой, сильно отяжелевший от налипшей грязи…