Моя борьба с трясиной продолжалось довольно долго; как мне показалось – бесконечно долго. Это был поистине сизифов труд.

Иногда плотик погружался в грязь чересчур глубоко, и тогда на поверхности торчала только моя голова и лопатки. Чувствуя каждой клеточкой своего тела, что ненадежная опора продолжает погружаться, я торопился оседлать другой плотик.

Мысленно торопился, а на самом деле мои движения были похожи на кадры замедленной киносъемки.

Иначе из-за резкого движения меня немедленно проглотила бы жирная грязь, которая колыхалась как живая.

Наконец слега показала, что глубина грязевого потока подо мною не более полуметра. Облегченно вздохнув, я слез с плотика и вскоре вышел на сухое место. Мне очень хотелось немедля рухнуть на землю и полежать без движения хотя бы полчаса, но время поджимало.

Я обернулся к своей команде, которая разразилась веселыми криками, и сказал:

– Тише, вы, оглашенные! Зосима, бросай сюда конец бечевки. Будем запускать "паром".

Привязав к бечевке большой плотик, Зосима обогнул свободным ее концом ствол подходящего дерева с гладкой корой. А затем прикрепил к ней голыш и швырнул его в мою сторону.

Расчет оказался верным – камень упал в метре от моих ног. Проделав ту же самую операцию с древесным стволом на своей стороне, я вернул камень обратно.

Теперь у нас получился примитивная приводной ремень, натянутый между двумя деревьями, исполняющими роль шкивов – только неподвижных. Но нас это обстоятельство не смущало.

Уложив Пал Палыча, как самого тяжелого, на плотик – для пробы, мы все втроем начали перетаскивать его на другую сторону грязевого потока. Смазанная грязью бечевка скользила по древесной коре без особых осложнений, и вскоре чумазый "вождь могикан" стоял рядом со мной.

Следующей на "паром" погрузилась Каролина. В качестве довеска Зосима всучил ей и мое ружье. Холодная жижа, в которую поневоле пришлось погрузиться девушке, неожиданно вызвала у нее пароксизмы неконтролируемого страха. Она судорожно вцепилась в края плотика, и только остатки гордости не позволили ей совсем потерять голову и заорать благим матом.

Впрочем, ее страхи не были беспочвенными. Я перебирался на другую сторону, имея надежную страховку, а теперь каждый был предоставлен самому себе.

Можно было запросто свалиться в грязь, и тогда оставалась последняя надежда – на цепкость своих рук. Не успел ухватиться за ускользающий плотик, не хватило сил и сноровки, – поминай, как звали. Помочь мы просто не успели бы.

Все шло хорошо примерно до средины грязевого потока. А затем случилось то, что и должно было случиться, когда не контролируешь свои нервы. "Паром" дернулся чуть сильнее, чем обычно, – Пал Палыч поднажал некстати – испуганная Каролина на мгновение сместила центр тяжести тела, и в тот же миг плотик перевернулся, а девушка очутилось по горло в грязи.

Ей повезло, что именно на этом месте глубина грязевого потока не превышала полутора метров. Вскоре она вскарабкалась на плотик, и переправа заработала снова.

Не повезло мне. А значит, и всем нам. Ружье, которое Зосима не догадался привязать к плотику, исчезло в трясине навсегда. Мы остались безоружными перед лицом смертельной опасности. Было от чего впасть в уныние.

Расстроенный утерей ружья Зосима переправился без приключений. Ему в нагрузку достался мой рюкзак, и он готов был отправиться на дно вместе с ним, но не лишать нашу команду хранившихся в нем продуктов.

Зосима хорошо знал, что такое НЗ в лесных скитаниях.

– Я так больше не могу! – заявила Каролина.

Грязь на ее комбинезоне и рюкзаке, от которого она не решилась избавиться даже в опасной для жизни ситуации, начала подсыхать. И девушка постепенно становилась похожей на горбатую бабу Ягу – Я хочу искупаться! – продолжала Каролина, наступая на смущенного Зосиму.

Она наверняка знала, что Зосима ей не откажет. В отличие от меня. Но и моя кожа начала зудеть от грязи, и я тоже дожидался попутного озерка с огромным нетерпением.

– Уже скоро, – ответил ей Зосима и дружественно улыбнулся; нет, Каролина ему положительно нравилась.

Мы добрались до воды примерно через десять минут.

– Спрячьтесь где-нибудь, – приказала нам Каролина, торопливо стягивая свой комбинезон, превратившийся в грязную половую тряпку.

– Сейчас… – сказал я, ухмыльнувшись, и полез в озерко прямо в одежде. – В нашем положении условности отменяются. Хочешь купаться в гордом одиночестве, подожди остальных.

– Еще чего! – фыркнула Каролина. – Так говоришь, условности отменяются? Ладно…

Она разделась до купальника, который тоже сняла, но уже в воде. Пока мы бултыхались в озерке, освобождаясь от грязи примитивным варварским способом, девушка тщательно постирала все свои вещи, надела майку и комбинезон, а трусики и лифчик без малейшей тени смущения повесила сушиться.

Мы не стали ждать, пока высохнет одежда. Солнце уже сидело на верхушках деревьев, готовясь отойти ко сну, а нам еще предстоял немалый отрезок пути.

Вскоре мы снова стали на тропу и пошли с максимально возможной для нас скоростью, чтобы успеть добраться до шалаша засветло. Что не очень получалось: мы здорово устали и временами едва брели, с трудом переставляя ноги.

Замыкающей шла Каролина. Она где-то отыскала сухую ветку, повесила на нее купальник, и теперь напоминала знаменосца французской армии Наполеона, которая отступала под натиском русских войск.

Со стороны наша бравая четверка выглядела впечатляюще.

Первая ночь на природе не прошла, а пролетела. Мы как упали в шалаше, где кто стоял, так и проснулись утром в тех же положениях. Нам было плевать на все: на комаров, мошек, другую лесную живность, в том числе и на еду – голод не шел ни в какое сравнение с нечеловеческой усталостью. Даже сны не осмелились нарушить наш мертвецкий сон. По крайней мере, лично я точно не видел никаких сновидений.

Зато наше пробуждение оказалось весьма живописным. На Пал Палыча и Каролину, городских жителей до мозга костей, жалко было смотреть.

Девушка встала быстро, – наверное, чтобы порисоваться перед публикой – но, резко выпрямившись во весь рост, она так и ходила прямо, словно истукан, потому что спина не сгибалась. По случаю позднего времени и усталости (мы добрались до шалаша уже затемно), я не удосужился соорудить из веток и травы мягкое ложе, и мы спали на голой земле.

Дело в том, что старую подстилку, перед тем, как оставить шалаш, я обычно выбрасываю – чтобы не заводились в ней мыши и даже пресмыкающиеся. Среди лесной фауны есть немало сибаритов, которые не прочь попользоваться уютной даровой гостиницей. Сказка об утерянной рукавичке и ее квартирантах – весьма реальная вещь.

Пал Палыч вообще выбрался наружу на четвереньках. Он так кряхтел, разгибаясь, что даже лягушки в ручье притихли. Пал Палыч видимо пришел в себя, потому что рассматривал окрестности нашей стоянки со странной смесью любопытства и недоумения. (Но никаких вопросов не задавал).