–Да, ваша светлость,– ответил Бешелар, поклонился и вышел.

Келехар стоял, крепко прижав костяшки пальцев к губам.

Майя сказал:

–Мы понимаем, что вам не хочется рассказывать нам о случившемся, но…

Он сделал глубокий вдох и заговорил, отказавшись от придворных оборотов:

–Может быть, ты просто поделишься со мной?

В наступившей тишине Майя насчитал пять ударов сердца. Наконец, Келехар поднял голову и сказал:

–Ваша светлость, мы не заслуживаем такой чести.

–Я говорю не очести,– устало вздохнул Майя.– Я говорю о сочувствии. Ты с великим состраданием относишься и кживым, и кмертвым, и яхочу проявить сочувствие к тебе в меру своих возможностей. Хотя, подозреваю, этого будет недостаточно. Если ты доверишься мне, я сохраню все в тайне и неиспользую это против тебя.

Келехар взглянул наКалу, и маг сказал:

–Я никому не расскажу. Клянусь.

–Моя история не так значительна, как ваш дар милосердия,– начал Келехар, переводя взгляд сКалы наМайю.– Она весьма проста: яуличил мужчину, которого любил, в убийстве женщины, которую ненавидел.

Повисла пауза. Майя не знал, что говорить, иКала, судя по выражению его лица, тоже. Келехар нарушил молчание:

–Его звали Эвру Далар. Женщина, Осейан Даларан, была его женой. Она была… Когда я говорю, что ненавидел ее, я говорю серьезно, это так и было… И яненавидел ее не потому, что дорожил им. Я видел, как она обращалась сЭвру…

Голос Келехара снова дрогнул, и он замолчал. На этот раз Майя даже не стал подыскивать слов, потому что понял: Келехару было необходимо выговориться.

–Мы были близки, Эвру и я,– сказал он.– Архиепископ даровал мне прощение, и яостался прелатом. Но яне… Как я могу продолжать называть себя священником, если не смог помочь ему?

Кала заговорил:

–Улис не…

–Я знаю это.– Келехар помолчал, взял себя в руки.– И все же я несмог ничего сделать для него. Главный священнослужитель города знал, что мы близки, и считал это мерзостью, поэтому отказался помогать ему. Эвру, обезумев от страха, ненависти и отчаяния, убил свою жену и сбросил ее тело в пересохший колодец. Он думал, что тело не найдут, и вопросы отпадут сами собою. Но семья Осейан Даларан имела большое влияние в том городе. Они использовали охотничьих кошек и мангустов. Животные нашли ее по запаху. Родственники принесли тело в храм Улимейре. Ко мне.

Я был Свидетелем Мертвых. Я сразу получил ответ. Она видела лицо убийцы, хорошо его знала. Я несмог солгать. Они спросили, я ответил, иЭвру обезглавили. Он даже не проклял меня перед смертью. Он знал, что я неспособен поставить его жизнь выше своего призвания, своего долга.

Келехар закрыл лицо руками и отвернулся. Потом заговорил, не отнимая рук и неназывая императора официальным титулом:

–Вы можете себе представить, какой грязной выглядит эта история, когда ее рассказывает…

Ксору. Он не назвал имя, но они поняли.

–Та, для кого это всего лишь очередной пикантный скандал,– мягко произнес Кала.

–Да,– согласился Майя.– Мы понимаем, почему вы не хотели, чтобы кто-то другой рассказал нам правду.

Бывший прелат хрипло усмехнулся.

–Ваша светлость, мы вообще не хотели, чтобы вы узнали правду. Мы – марнис. Если бы мы сами не отказались от звания прелата, нас, без сомнения, заставили бы это сделать. Архиепископ придерживается широких взглядов, но многие прелаты смотрят на нас так же, как и наш верховный священник вАвейо. Кто может их в этом винить?

Майя сам толком не знал, как относиться к этой проблеме. Прежде он не встречал таких мужчин, ничего не знал о них, если не считать замечаний Сетериса, в лучшем случае нелестных. Однако он научился откладывать размышления на потом. Он узнал, что Келехар не сделал никому зла, что он выполнил долг, предпочел его своей неестественной любви, и что за это ему пришлось дорого заплатить. И этого было достаточно. Он был Свидетелем Мертвых, и император нуждался в нем.

–Мы не можем принять вас в штат наших служащих,– сказал Майя.– Иначе будут говорить, что вы пристрастны в своем расследовании. Но мы побеседуем сКсору Джасанай, если хотите.

–Ваша светлость, мы боимся, что эта беседа ни кчему не приведет. Если вы сообщите вдовствующей императрице, что пользуетесь нашими услугами временно, и что вам известно о нашем горестном прошлом, этого будет более чем достаточно. О большем мы не имеем права вас просить. Нам не следовало лгать.

Понимая, как нелегко было взрослому мужчине говорить такое мальчишке на пятнадцать лет моложе него, Майя, тщательно подбирая слова, сказал:

–Поскольку вы не совершили никакого преступления против нас, мы прощаем вам это. Примирение с вдовствующей императрицей мы оставляем на ваше усмотрение.

–Ваша светлость,– Келехар снова распростерся на полу,– мы бесконечно благодарны вам и отныне являемся вашим самым преданным слугой.

Он вышел, высоко подняв голову, иМайя почувствовал себя немного лучше.

По правде говоря, Майя не жалел о том, что опоздал на заседание Кораджаса. Несмотря на помощь лорда Беренара, который оказался намного более терпеливым и мудрым учителем, чем Сетерис, Майя чувствовал себя так, словно пытался перегородить Истанда’арту при помощи пригоршни гальки. Он знал кое-что из истории Этувераза, но его знания нельзя было назвать систематическими. Их не хватало для того, чтобы воплощать в жизнь советы Беренара, который занимался политикой более пятидесяти лет. Майя уже не был полным невеждой, но все равно понимал не больше половины речей Свидетелей, а задавать вопросы не хотелось – ему казалось, что, признаваясь в невежестве, он обесценит усилия Беренара. Постепенно ему становилось ясно, сколь велика ответственность, возложенная наСвидетелей; он не желал отнимать у них драгоценное время, расспрашивая о том, что было давно известно всем присутствующим.

И он перестал задавать вопросы.

Ему было неловко, он злился на себя, но предчувствие очередного унижения было подобно мечу, занесенному над головой, и он не хотел, чтобы этот меч опустился. Он вынужден был довериться Ксевету и надеялся, что секретарь предупредит его, если что-то пойдет не так.

Когда Свидетель по иностранным делам иСвидетель отПарламента спорили о ситуации на северной границе, аМайя слушал, не понимая ни слова, паж принес ему записку. Он сразу узнал печать Нуревиса, и его сердце забилось чаще от радости, смешанной с чувством вины. Он испытал облегчение, получив возможность отвлечься от дебатов Свидетелей, поскольку у него теперь имелось оправдание – нужно было прочесть письмо.

Это было приглашение на неофициальный ужин с танцами. Нуревис собственноручно приписал внизу: