Рядышком и Максим Сергеевич крутится. По плечу купца похлопывает, рядышком приплясывает, да купюры ловит. Прилипала.

Сижу, смотрю на ето, и ажно чай в горле комом встал. А што? Молчу… што тут скажешь-то?!

– Официянт! – Дурным голосом завопил тощий, но пузатый купчина с багровой плешью почитай на всю голову, – Шапмансково! Самолучшево!

Принесли шампанское, и лысый бутылку в зеркало – хрясь! И ржёт! Дюжину бутылок так об зеркала побил.

А потом я глазами так морг… а пол уже чистый почти что. Увидел только служителя, который заканчивал уборку. Купчины тоже увидели.

– Сюды! – Орут. Ну то и подошёл, а куда он денется? И горчицу ему в морду, горчицу! А тот не отворачивается, только руки расставил, да и стоит так, враскоряку.

– Ты за нево не переживай, – Уселся рядом старый цыган, – в сто двадцать рубликов такое удовольствие купчине обходится, да из них половина – официанту!

Киваю, уже спокойней, без злобы. Ну, думаю, за шестьдесят-то рублей можно и потерпеть! А изнутри такое нахлынуло, што понимаю – нельзя! Никак нельзя! Если только дети малые с голоду не помирают, иль цели какой важной не стоит. Тогда да, тогда многое можно. А так… нет, зубами в глотку вцеплюся!

– Вот и мы – нет, – Непонятно сказал цыган, вставая, – Ай, самородок хитровский, пошли плясать!

Сплясали мы ещё раз, а Фонсо за мной коленца повторить пытается. Не слишком-то и получается, так-то!

Наплясались пока, устали, уселись отдохнуть. Слышим – снова степенства ржут. Подошёл я, а там Максим Сергеевич рыб из рояля зубами выловить пытается. Пьяный! В дугу!

Потом и вовсе, разделся догола, и ну плескаться в рояле. Купчины смеются, пальцами тыкают. Смешно им, вишь ты, што дворянин потомственный да офицер бывший так себя ведёт! Ну так самовыродок, он самовыродок и есть.

Закончили непотребства свои под самое утро. Я деньги в уголке перещитал, и аж подурнело. Тыща триста, да с рубликами! Подумал-подумал, да и поделили на две части. Одну себе, да спрятал в исподнее, поглубже. А вторую ещё на две части, и одну цыгану тому старому отдал со всей моей благодарностью.

– Понимаешь жизнь, – Одобрительно сказал тот, пряча купюры во внутреннем кармане жилета, – не пропадёшь!

Вторую четвертину тоже спрятал, Максиму Сергеевичу потом отдам. Пусть он и не прав кругом со спорами своими дурацкими, но с его подачи заработал.

А! Точно, нужно будет при всех передать, да и себе сотню оставить демонстративно. Я ету сотню букинистам знакомым на Сухарёвку потом оттащу, штоб книги брать разрешили. Вроде как залог и плата за пользование библиотекой! Мне ж не редкости книжные, а полезное што с интересным, там и сотни за глаза.

И всё, снова я вроде как и без денег! Не поверят, канешно, но если сказать всяко-разное, што вроде как частично так даю, а частично – с отдачей при удаче карточной, так и может проскочить. Вроде как прямо сейчас и не нужно мне, потому как есть всё, а потом и спрошу.

Главное, не светить потом деньгами. И спрятать их так, штоб точно – ни-ни! Где бы только… вот же ж! Кому рассказать, так и не поймут проблемы!

Глава 33

– К мамзелям! – Заорал кто-то из степенств, и все дружно поддержали идею. Роняя вещи и постоянно оскальзываясь, што каждый раз вызывало дурацкий смех, купчины вывалились во двор и тяжело полезли в сани к лихачам.

Меня, не спрашивая, выдернули за шиворот, закинув в одни сани с Максимом Сергеевичем и каким-то пьяненьким невзрачным типом из подлипал. Милюта-Ямпольский на свежем воздухе малость отрезвел и начал горланить песни, привставая иногда на кураже и дико пуча глаза. Подлипала почти тут же свернулся под пологом, да и захрапел, пуская слюни и «шептунов».

На въезде в город лихачу пришлось придержать на повороте рысаков, и я, недолго думая, сиганул в кучу снега, провалившись с головой. Выбравшись через минуту, не увидел даже задка последних саней.

Ругаясь потихонечку, долго отряхивался от снега. Пришлось даже снимать шубейку и опорки. Сапоги мои так и остались в ресторане, штоб их! Много наспоришь с пьяными купчинами, когда тебя за шиворот, как кутёнка! Оно вроде по деньгам и сильно в выигрыше, а всё равно обидно за обувку. Лет пять бы их носить, не переносить, а тут на тебе!

Отряхнувшись, заспешил трусцой по переулкам. Не то штобы спешка какая, но опорки, мать их ети, ето не сапоги на две пары портянок!

Ноги сами принесли меня в булошную Филиппова, што на Тверской. Несмотря на раннее утро, едва ли не ночь, здесь уже толпятся разночинные покупатели.

Много молодёжи студенческого вида и гимназистов из старших классов. Немногочисленные чиновники, сплошь почти какие-то потёртые, как бы не больше, чем их старенькие фризовые шинели. Небогато одетые женщины, по виду всё больше приходящая прислуга да жёны мелких кустарей. Вся эта пёстрая публика перемещалась, никак не смешиваясь и не задевая друг друга.

На меня покосились, больно уж бедно одет! Но смолчали – рано ещё, вовсе уж чистой публики нет, так што в булочную к Филиппову можно и таким как я, мало што не оборванцам. Да и одет я пусть и бедненько, но чисто, не запашист.

Протолкавшись в дальний угол, к горячим железным ящикам, взял за пятачок свежайший пирог с мясным фаршем. Не «мяв» Хитровский, а самоностоящее, наисвежайшее мясо!

Наслаждаясь теплом, медленно жую истекающий маслом и мясным соком пирог, сохну потихонечку и думаю думы. Деньги, деньги…

Свою долю тащить на Хитровку – глупость несусветная! Как выбросить в нужник, тоже самое. Хоть как таись, а глаз вокруг много, не утаишь.

Тайник? Оно конешно да, но вот где? На Хитровке и вокруг глаз слишком много, да и так, опасливо. Сунуться куда в другое место, так опять же – чужинцы завсегда видны. Летом ещё ладно, можно было бы по крышам там или ещё как проскочить. Сейчас нет, не выйдет.

Остаётся одно – дать кому-то на сохранение. Самый надёжный, ково знаю, так ето Мишка Пономарёнок, да и мастер его, Жжёный, человек порядочный.

– Можно, но опасливо…

– Чево, малой? – Спросила меня какая-то баба, закутанная в несколько платков, жующая с такой же закутанной товаркой сайки с изюмом.

– А? Так, мысли вслух.

– Молча мысли, неча людей путать!

На Хитровке Пономарёнка знают, как моего дружка. Могут и тово, наведаться, если заподозрят. Значит… тьфу ты! К учителкам идти, как ни крути!