им. И целые заросли жасмина…Чудесное время. А запахи какие…Кружилась голова. Не было никаких конфликтов. Склок. Обмана. Мне так кажется.

Ирина: – Я ее ни разу не видела.

Владимир: – Она из дома выезжала только во Францию. К родственникам. Раз в год. А так – все время была там. В своем доме, за городом. Там и похоронена. На кладбище. Пару километров от дома. Там и прадед похоронен. Когда все собирались, все родные и друзья, была такая удивительная атмосфера. Все усаживались за стол под абажуром, который бабуля сама и сделала – такой желтый, с висюльками, а внутри сетка. Я его отлично помню. Поди, висит до сих пор. Пять лет я там не был. Он, правда, совсем поизносился, стал ветхий, ткань истлела, отец хотел его перетянуть. Не знаю, дошли ли у него руки. Нет, наверное. В доме больше нет женской руки…. Очень любили читать Чехова вслух. Самовар топили шишками, он и сейчас цел. Я когда маленький был, даже обязанность такая была – шишки для этого самовара собирать…Да, Ирина. Все ушло, исчезло как пар над водой. Только воспоминания и остались…

Вот я и не пойму, как так получилось, что любовь наша схожая, а то, что мы делаем с отцом – такое разное? Ведь она питает нас одинаково, почему получается все иначе? Ведь для него мать – это больше, чем мать. А для меня бабушка как вторая мать. Она нам дала эти силы – силы творить. Зажгла фитиль…

Мы с ним совсем в разных мирах живем. И идем разными дорогами.

Ирина: – А ты хочешь идти одной дорогой?

Владимир: – Если нет отношений между отцом и сыном, то могут быть отношения между двумя художниками. А их тоже нет. Ему не нравится то, что делаю я, мне не нравится то, что делает он. Все очень просто.

Ирина: – А раньше нравилось?

Владимир: – Не знаю. Нет, наверное. Только то, что он делал, когда я родился. Понимаешь, если высоко взлетел, планку опускать нельзя. А он опустил. Лучше совсем ничего не делать, чем делать плохо.

Ирина: – А меня зовут во Францию. На год. Даже контракт прислали – полный пансион, полторы тысячи евро за картину, но все, что я напишу за год, заберут работодатели.

Владимир: – Оплаченное рабство? (улыбается). И сколько нужно написать картин?

Ирина: – Вот в этом все и дело…Я не могу писать по заказу. Специально. Я, конечно, продаю свои работы, но они написаны… по вдохновению. По моему желанию. Иногда по просьбе друзей или знакомых. Или заказчиков. Но нет никаких особых сроков. Рамок (пауза). Пятнадцать работ надо написать. Маслом. Если напрячься, то можно. Но, дело в том, что есть работы, которые я писала больше года. Оставляла, возвращалась. И все идет к тому, что придется отказаться, хотя сейчас деньги нужны. Мать болеет. Отец уже не ходит. Но и уезжать на год…Сестра помогает им, но у нее трое детей. А родители за городом живут. Ей ненаездиться. Так что на меня одна надежда. Как быть – не знаю. По контракту я там должна жить…И написать я должна обязательно, иначе часть стоимости ненаписанных вычтут из написанных…

Владимир: – Да так же можно и в долги залезть…Кабала. Ты почитай договор – там, наверняка, многое не в твою пользу.

Ирина: – Откажусь я. Что читать. Никак мне не поехать. Тут буду крутиться. Я же еще рисунок преподаю в Академии Искусств. Какие-то деньги все равно платят. Да и картины мои знают. Французы десять картин на выставку взяли. Все продали после выставки в течение одного дня.

Владимир: – Ира, извини, заболтался я совсем. Пора мне, наверное…Поеду к другу своему. Он все равно один живет. Поживу у него пока.

Ирина: – Если хочешь, может остаться. У меня две комнаты, в третьей мастерская. Место есть. Можешь тут ночевать. На диване. Мне будет приятно, если ты останешься.

Владимир: – Я закурю? (закуривает).

Ирина: – Конечно.

Владимир: – Ты знаешь, а я ведь запах табака не выносил. Не курил десять лет. Там – начал опять. Год как. Не могу бросить пока….

Ирина: – У тебя удивительная манера отвечать на вопросы издалека.

Владимир: – Сделай еще чайку, пожалуйста (улыбается).

Ирина усмехается. Идет ставить чайник. Возвращается.

Владимир: – Ты меня разбудишь завтра в семь?

Ирина (оживляется): – Конечно. Я так и встаю.

Владимир смотрит на часы:

– Можно я тут, на диване лягу? Раздеваться не буду? Можно? Не надо стелить.

Ирина: – Без проблем. Я сейчас подушку принесу и одеяло.

Приносит подушку и одеяло.

Владимир: – Вечером, когда постель ты стелешь, молча я стою в ее ногах. Думаю, кто мне постелет ложе, самое последнее впотьмах…

Ирина: – Твои?

Владимир: – Нет. Перевод. Не помню автора. Чешский поэт.

Ирина: – Я пойду работать.

Владимир тушит сигарету, кладет в пепельницу окурок, снимает куртку и рубашку, кидает на кресло. Накрывается одеялом:

– Ирина, извини меня, что побеспокоил тебя. Но устал я ужасно. Очень спать хочу…

Ирина: – Спи, Володя…Подходит к выключателю – гасит свет. Включает маленький ночник. Уходит в мастерскую. Но почти сразу возвращается. Подходит к дивану, смотрит на Владимира. Он уже спит. Садится рядом, гладит его по голове. Владимир не реагирует. Она выключает ночник, подходит к дивану и ложится рядом с Владимиром.

Все погружается во тьму.

Картина вторая

Вечер. Комната со старинной, дорогой обстановкой. Жанна ходит по комнате, набирает воду в небольшую лейку, поливает комнатные растения. Она в длинном домашнем халате. Садиться в мягкое кресло. Лейку ставит на пол. Задумывается. В дверь звонит Александр. В руках у него цветы. Жанна подходит к двери – смотрит в глазок. Открывает дверь. Входит Александр. Быстро и решительно.

Александр: – Здравствуй. Вот. Это тебе (подает цветы). Пытается поцеловать Жанну (сухо, официально). Жанна берет букет, но отстраняется.

Жанна: – Благодарю. Милый букет. Я уже и не помню, когда ты дарил мне цветы. Что-то нужно? (ехидно усмехается).

Александр: – Я приехал забрать своё.

Жанна: – О чем ты? (в недоумении) (подходит к столу и кладет букет)

Александр: – Драгоценности матери.

Жанна: – Вот как? А почему ты думаешь, что я отдам? Мне подарила их твоя мать на нашу свадьбу, и…Ты знаешь об этом…А остальное – завещала мне после смерти. Мне и никому другому. Ты уже забыл, что это мне пришлось хоронить твою мать…А ты в это время где был? Тебе напомнить?…(с некоторым вызовом).

Александр молчит. На его лице легкая ухмылка.

Жанна – Я слышала, что виагра с коньяком гремучая смесь. Особенно в твоем возрасте…Чистый яд. И я