Некоторое время мы все молчали. Затем господин Коэн повернулся ко мне с робкой улыбкой, в которой угадывалась надежда. И лукаво прищурился:

— А что, Гитлера действительно пытались убить? Правда?

— Да, — сказал я. — Но об этом никто не должен знать, господин Коэн. Если вы начнете об этом болтать, то накличете на свою голову большую беду.

Он снова вскинул руку.

— От меня никто не услышит ни слова. А вы пытаетесь найти виновника? Зачем?

— Мы хотим найти его раньше всех остальных.

— Раньше нацистов, вы имеете в виду?

— Да.

— Поверьте, если бы я мог вам помочь, я бы это сделал. Но она ничего мне не рассказывает, Сара. Она совсем ничего не рассказывает. — Он улыбнулся. Улыбка получилась лукавая. Хоть и не совсем. — Ох уж мне эти дети, — добавил он.

Когда мы снова сели в такси, мисс Тернер спросила:

— Вы ей верите?

— Даже не знаю, правду она говорит или лжет. Но даже если она знала про Тиргартен, не думаю, чтобы она кому-нибудь сказала.

— Вы хотите сказать, что она никогда бы не сделала ничего такого, что могло бы испортить ее отношения с Розенбергом.

— Вот именно.

В такси я сидел слева. Когда машина отъезжала от дома, я взглянул в окно и заметил черный «Мерседес», припаркованный на повороте, метрах в пятнадцати от дома.

На переднем сиденье — двое.

Когда такси развернулось и направилось в сторону центра, я повернулся и глянул в заднее окно. «Мерседес» отлип от угла и покатил за нами. Я попросил мисс Тернер:

— Скажите водителю, чтобы прижался к обочине и остановился.

Она сделала, как я просил. Таксист сбавил ход и остановился. Следовавший за нами «Мерседес» повторил наш маневр, но сохранил прежнюю дистанцию.

— В чем дело? — спросила мисс Тернер.

Я знал, в кармане пиджака у меня лежит «кольт». Теперь, после «Микадо», я забирал его с собой каждое утро. Но все равно я похлопал себя по карману, чтобы убедиться, что он действительно при мне.

— Я сейчас, — сказал я ей.

Я захлопнул дверцу такси и направился по улице прямиком к «Мерседесу».

День снова был великолепный. Дул теплый ветерок, донося резкий пряный запах свежескошенной травы. У меня над головой медленно раскачивались тяжелые ветви дуба. Листья наверху шуршали и будто перешептывались.

Двое мужчин на передних сиденьях следили, как я приближаюсь. Водитель повернулся и что-то сказал напарнику. Напарник рассмеялся.

Когда я поравнялся с передней дверцей и остановился в метре от нее, водитель опустил стекло. На нем была плоская кожаная кепка. На ломаном английском он сказал:

— Господин Розенберг, он говорить…

Я поднял руку.

— Погодите. Прежде чем вы скажете, что говорит Розенберг, послушайте, что я вам скажу.

Я сунул руку в карман и вытащил «кольт». Глаза водителя округлились.

У «кольта» калибра 32 предохранитель расположен на рукоятке, в виде выпуклости в задней части, и на него надо нажать, прежде чем выстрелить. Сжимая в руке пистолет, вы нажимаете и на предохранитель. Есть еще скользящий предохранитель. Я сдвинул и его и выстрелил в переднее колесо — один раз. Пуля 32-го калибра не самая убийственная штука на свете, но шину она прошила насквозь. Раздался приятный хлопок, приятное шипение, и машина начала медленно оседать на правое крыло.

Я наклонился к открытому окну и опустил левую руку на дверцу. Дуло пистолета было нацелено водителю между глаз с расстояния сантиметров десять. Он скосил глаза, завороженно глядя в дуло. Из него все еще вился дымок.

Это был здоровяк, которому не мешало бы побриться. Пассажир оказался помельче и более щепетилен в вопросах личной гигиены. Но вид у него был встревоженный.

— А сказать я хочу вот что, — обратился я к нему. — Увижу вас еще раз, хоть кого, стрелять буду уже не в шину. Понятно?

Пассажир сглотнул слюну и постарался приободриться. Но это непросто, когда смотришь в дуло нацеленного на тебя пистолета.

Его напарник что-то тихо проговорил по-немецки. Предупредил о чем-то, наверное.

— Так да или нет? — спросил я. — Всего одно слово.

— Да. — Слово вылетело быстро и злобно, под стать шипению выпущенного из шины воздуха.

— Вот и хорошо, — сказал я.

Я отступил назад, щелкнул предохранителем и сунул пистолет обратно в карман пиджака.

Пока я возвращался назад, моя спина служила мишенью размером с экран кинотеатра.

Но я знал, эти двое и шагу не ступят без разрешения Розенберга, а Розенберг, думаю, вряд ли мог приказать им убить пинкертона, которого нанял сам Гитлер. Подходя к такси, я постоянно твердил все это себе для большей уверенности.

Когда я открыл дверцу такси, то услышал, как мисс Тернер пререкается с водителем.

— В чем дело? — поинтересовался я, усаживаясь на место.

— Он хочет, чтобы мы вышли. Думает, мы гангстеры.

Я взглянул на таксиста. Он аж выгнулся дутой на сиденье и смотрел на меня с таким ужасом, словно я только что у него на глазах перестрелял целый класс ребятишек.

Я улыбнулся ему и помахал рукой, убеждая его, что все в порядке. Он все еще не верил своим глазам, потому что сморщился, когда я сунул руку за спину. Я снова помахал рукой и достал бумажник. Открыл его, извлек двадцать долларов и протянул их мисс Тернер.

— Отдайте ему, — сказал я, — и скажите, что гангстеры сидят в «Мерседесе». Скажите, что они белые работорговцы. Объясните, что они хотели вас похитить.

— Он не поверит.

— Поверит, если захочет получить двадцать долларов.

Она взяла банкноту и сказала что-то по-немецки. Он с сомнением перевел взгляд с нее на меня, затем посмотрел на деньги в ее руке, потом глянул мимо меня в заднее стекло автомобиля. Я тоже оглянулся. Те двое уже выбрались из машины и на пару уставились на спустившую шину с таким видом, будто их взорам открылось некое таинственное явление природы.

— Ja, — выдавил из себя водитель, выхватив банкноту из руки мисс Тернер. Повернулся и сунул ее в карман рубашки. Дернул рычаг передачи и рванул с места.

Мисс Тернер откинулась на спинку сиденья и взглянула на меня.

— Кто они?

— Мордовороты. Розенберг подослал.

Она кивнула.

— Эта девушка, Сара. Она наверняка разговаривала с ним вчера вечером. И сказала, когда мы приедем.

— Точно.

— Что им нужно?

— Мы так далеко еще не заходили.