И вот Фриссон уже сел на пол, скрестив ноги по-турецки, и уставился в одну точку. Еще мгновение — и он обмакнул перо в чернильницу и принялся яростно чиркать что-то на пергаменте.

С буквами у него «не слишком ловко». Ну-ну... Я-то знал, что Фриссон — гений. Чего же удивляться, что он все ловит на лету.

А вот Крысолов удивился. Он вытаращил глаза. Конечно, он помалкивал. Понятно, опытный бюрократ никогда не проронит лишнего слова — закалка такая. Однако по взгляду Крысолова можно было догадаться: он пытался оценить наши чародейские возможности. Честно признаться, Фриссон выглядел таким оборванцем, что на чародея мало смахивал. А я был одет слишком уж по-иностранному. Но разве в этом дело? Лишь бы выглядело профессионально. Что сейчас наблюдал Крысолов? Он должен был уразуметь — наши заклинания настолько могущественны, что мы вынуждены предварительно записывать их и просматривать перед произнесением. А это о чем-то говорит? Безусловно, о нашей чародейской мощи. И я не собирался разуверять Крысолова. Фриссон оторвал взгляд от пергамента и протянул его мне, явно сильно волнуясь.

— Пройдет, господин чародей?

Я взял у него пергамент, посмотрел и глазам своим не поверил. Неужели можно было вот так быстро и здорово переработать народные песенки?

Оказывается, можно. А чему дивиться? Не я ли сам только что назвал Фриссона гением?

— Очень мило, Фриссон, — похвалил я поэта. — Даже жалко использовать как заклинание.

Поэт жутко расстроился.

— Не горюй! Жалко, но используем! Чуть-чуть ослабим выразительность, и волшебства от твоего стиха получится больше, чем когда-либо получалось у меня. Соберитесь с духом, господа, и возьмитесь за руки.

Жильбер взял меня за правую руку, Фриссон — за левую. Я закрыл глаза, вдохнул поглубже и начал читать:

Солнце всходит и заходит,

А в тюрьме моей темно.

Но мечта моя прорубит

В потолке тюрьмы окно.

И, как птичка, улечу я

Вновь туда, куда хочу я.

В камере потемнело. В наступившей темноте дико закричал Крысолов. Подступила и ушла тошнота... Снова свет, и я увидел Анжелику. Она по-прежнему лежала на пыточном ложе. Глаза ее были широко открыты, но грудь не вздымалась.

А рядом с ней стояла Сюэтэ, готовая вот-вот вынуть пробку из бутылки. При этом она что-то напевала. Палач, пребывая в лучшем расположении духа и, наверное, радуясь тому, что он больше не дерево, подвинчивал винты тисков. Из бутылки появился призрак, весь дрожа от праведного гнева. Вдруг Сюэтэ увидела нашу лихую группу и застыла, не сводя с нас глаз, полных тревоги и испуга.

Помощник палача приподнял ногу девушки и принялся похотливо поглаживать ее. Сам палач тем временем завершал какие-то заключительные манипуляции с железным сапожком. Вот он обернулся, увидел выражение лица королевы, резко развернулся и въехал мне кулаком по носу.

Я увидел его кулак как раз вовремя и успел запрокинуть голову, но все-таки получил в лоб. Из глаз снова посыпались искры. Голову пронзила боль и разбудила задремавшую злобу.

Жильбер взревел и бросился на палача. Тот не успел и глазом моргнуть, как кулак сквайра угодил ему под нижнюю челюсть. Я услышал тупой треск и увидел, как палач летит, описывая над пыточным столом идеальную параболу. Он ударился о стену прямо над полом, в это время воздух рассекал один из его подручных — этого кулак Жильбера отправил к южной стене. А Жильбер уже метил под ложечку второму подручному. Нанеся удар, сквайр поднял этого молодца над собой и швырнул следом за первым подручным. Я и не подозревал, что юноша наш ко всему прочему еще и силач.

На все про все у Жильбера ушло несколько секунд, однако этого хватило колдунье, чтобы опомниться. Она крутанулась на месте, скрипнула зубами, оскалилась и что-то забормотала.

Тут уж я поднялся с пола. Мамочка всегда учила меня, что женщин бить нельзя. Нельзя? Я со всего размаха заехал Сюэтэ в подбородок. Она повалилась навзничь и лишилась чувств. Бутылка упала на пол и разбилась. Призрак Анжелики, радостно восклицая, улетел подальше от королевы.

Тут в себя пришли двое стражников и решили, что пора бы им приступить к выполнению своего воинского долга. Один из них выхватил из ножен меч, второй нацелил пику — вернее, думал, что нацелил, — пики-то не было!

Я прыгнул к тому, что с мечом, крича:

— Ложись!

Стражник испуганно глянул вверх, и Жильбер, не растерявшись, врезал ему по скуле. Тот схватился на щеку и упал на бок. Его напарник все глазел по сторонам, ища, куда же подевалась его пика. Засмотрелся, споткнулся о своего товарища, шлепнулся на пол, перевернулся на спину и обнаружил, что на него нацелено лезвие меча. Жильбер с ним долго разбираться не стал.

Тут Фриссон превзошел себя. Взмахнув пикой, которую отобрал у зазевавшегося стражника, он воткнул ее прямо в грудь королевы.

Отлично! Жильбер бы не стал так поступать — не смог бы ударить лежачего. Но Фриссон не был ни рыцарем, ни сквайром. Вот только у меня духу не хватило сказать бедному поэту, что от его удара — никакого толку.

Жильбер бросился к телу Анжелики и принялся стаскивать с ее ноги железный сапог.

— Не бойся, девушка! Тебе больше не будет больно, даже если ты оживешь! Нет, не бойся, твоим страданиям пришел конец!

Вот ведь герой — он даже не задыхался!

Я обернулся к Фриссону.

— А я-то все считал тебя слабаком.

— Ты про это? — пробормотал поэт и воззрился на пику так, словно впервые ее увидел. — Ну, я же все-таки умею различать, где человек, а где вещь. И могу вещи у людей отбирать.

— Ценный предмет, однако. И главное, стражник ничего не заметил.

Фриссон пожал плечами.

— Ведь и умение красть можно обратить в пользу, господин чародей.

— Нет-нет, я не собираюсь осуждать тебя за это. Я просто гадаю, где ты этому научился.

Но тут призрак Анжелики издал вопль ужаса. Жильбер вмиг оказался рядом с призраком.

— Не сомневайся, добрая девушка, это всего лишь мы, твои друзья!

— А это кто? — в страхе спросила Анжелика. Фриссон проследил за ее взглядом и сообщил:

— Мы тут не одни, господа.

— Вот-вот, — подтвердила Анжелика. — Что это за старик?

— Старик? — возмутился кто-то за моей спиной. — Да будет тебе известно, леди, что я не прожил еще и половины отпущенных мне лет.

Я неторопливо обернулся.

— Это верно. Просто ты долгие годы провел в темнице, и это сказалось. — Повернув голову к Анжелике, я проговорил: — Миледи, позвольте вам представить бывшее светило администрации Сюэтэ, человека, пережившего собственное падение. Крысолова.

— Приспешник Сюэтэ! — вскричала Анжелика. — Как это вышло, что он с тобою?