В тот день и предшествующие ему недели я пережил слишком много, слишком внезапно, и вдруг изменился.

– Ты стала целью, Тэйт. Я ненавидел родителей, переживал за брата. Черт, я не мог рассчитывать ни на кого, кроме себя. Когда злился на тебя, мне становилось легче. Гораздо.

Я увидел, как она стиснула зубы. Я знал, что ей нелегко все это слушать.

Но я продолжал.

– Даже после того как понял, что ты ни в чем не виновата, все равно не мог не пытаться тебя ненавидеть. От этого я чувствовал себя лучше, потому что не мог причинить боль тому, кому хотел.

Слезы снова тихо покатились по ее лицу, и – проклятье – я хотел, чтобы Тэйт больше не плакала из-за меня.

Черт возьми, у нас было столько хорошего, когда мы росли, и я хотел все это вернуть.

– Прости, – прошептал я, взяв ее лицо в свои ладони, изо всех сил надеясь, что она меня не ударит. – Я знаю, что смогу загладить свою вину. Не надо меня ненавидеть.

Тэйт покачала головой.

– Я не ненавижу тебя. То есть… – Она посмотрела на меня, слегка нахмурившись, – я немного сержусь, но мне больше жаль потерянного времени.

О, да.

Я обхватил ее руками за талию и притянул к себе.

Она, черт возьми, была моей. Мне хотелось кричать и улыбаться в одно и то же время. Я прижался к ее лбу своим, вдохнул ее запах, изнывая от желания поцеловать.

– Ты сказал, что любил меня, – прошептала она. – Мне жаль, что мы это потеряли.

Мы ничего не потеряли.

Я поднял ее, обвив ее ноги вокруг своей талии, и понес к кровати, ощущая животом, как горячо у нее между ног.

– Мы ничего не потеряли. – Положив руку ей на щеку, я приподнял ее лицо, чтобы она посмотрела мне в глаза. – Несмотря на все старания, я не мог вытеснить тебя из своего сердца. Поэтому вел себя как последний засранец, отпугивая от тебя парней. Ты всегда была моей.

– А ты мой? – спросила она, вытирая слезы большим пальцем.

Ее прерывистое дыхание щекотало мое лицо, и я не смог больше сдерживаться. Я нежно поцеловал уголок ее рта и прошептал, не отрываясь от ее губ:

– Всегда был.

Тэйт обняла меня, и я просто держал ее в своих объятиях, крепко прижимая к себе.

– Ты в порядке? – спросила она.

– А ты? – ответил я вопросом на вопрос, даже не питая иллюзий, что последние три года не стали для нее адом.

– Я буду.

Если мы есть друг у друга, с нами все будет хорошо.

– Я люблю тебя, Тэйт.

И я откинулся на кровать, увлекая ее за собой, с надеждой на то, что это будет длиться вечно.

– Джаред, ты в меня тыкаешься, – бормочет во сне Тэйт, я просыпаюсь, но не сразу открываю глаза.

Тыкаюсь? Я смотрю на свои руки – они даже не касаются ее. А потом я чувствую жар и тесноту в штанах.

Черт.

Я лежал на боку, обнимая ее сзади, а теперь перекатываюсь на спину и провожу руками по лицу.

У меня снова эрекция, и я поеживаюсь от дискомфорта и неловкости.

В последнее время это часто со мной случается.

Я смотрю на Тэйт, которая все еще лежит ко мне спиной, и сажусь в кровати.

– Нет, – стонет она и разворачивается ко мне, – не уходи. Она обнимает меня рукой за талию, и я застываю на месте, боясь пошевелиться.

Черт, черт, черт! Еще немного – и я взорвусь. Мне нужно уйти. Это случается каждое утро, и я раздражен.

Не трогай меня, Тэйт.

Пожалуйста.

Но я все равно ей позволяю. Она заставляет меня снова лечь и, уткнувшись мне в шею, засыпает.

Я резко открыл глаза, моргая и ощущая знакомый приток крови к паху и жжение внизу живота.

Протер глаза, прогоняя сновидение.

Или воспоминание.

Тэйт.

Сел, обводя взглядом темную комнату.

Где же она?

Я был в ее кровати. Мы заснули после моего признания, и мне снился тот последний раз, когда я лежал с ней здесь. Это было утром того дня, когда я уехал к отцу на лето.

Но сейчас Тэйт рядом не было.

Свет в ванной тоже не горел.

– Тэйт, – позвал я, но ответа не последовало. Слышно было только, как дождь барабанит по крыше.

Я встал, размял затекшие мышцы, а потом вышел из комнаты Тэйт и спустился по темной лестнице.

В доме стоял почти кромешный мрак, но это не имело значения. Я хорошо ориентировался здесь и в темноте.

Даже если не считать того, сколько времени я провел здесь в прошлом, дом Брандтов всегда ощущался будто живым. Тиканье напольных часов в передней, скрип ступенек, тихий, приглушенный гул вентиляции – все это отличало одну комнату от другой и делало это место домом.

Мне здесь было комфортно.

Я прошел через гостиную и столовую, они тоже оказались пусты, поэтому я направился в кухню и тут же увидел, что задняя дверь открыта.

Подойдя к ней, я выглянул в сад и сразу же расплылся в улыбке при виде Тэйт. Промокшая насквозь, она стояла под проливным дождем, подняв лицо к небу.

Мои плечи расслабились, я закрыл глаза.

Как же я сразу не догадался.

Я тихо вышел из дома и прислонился к стене под навесом.

Тэйт всегда любила дождь. Под ним она словно оживала, а я не мог насладиться этим зрелищем уже несколько лет. Я всегда гадал, какое волшебство она находила в грозах, хотя какая разница. Пусть это останется тайной.

Я наблюдал за ней, и у меня внутри будто звучала музыка.

С ее длинных светлых волос стекала вода, а одежда прилипла к телу, как в тот вечер, когда мы впервые поцеловались и я ощутил изгибы ее тела.

Тэйт стояла, слегка расставив ноги и опустив руки, и немного покачивалась из стороны в сторону, словно в танце.

Ее черная блузка, блестящая от воды, прилипла к спине, как вторая кожа, и я знал, что когда прикоснусь к ней, то почувствую каждый мускул.

В груди вспыхнуло пламя, в руках загудела кровь.

– Джаред! – вскрикнула она, и я заморгал, осознав, что она меня заметила. – Ты меня напугал, – добавила она с улыбкой. – Я думала, ты спишь.

Она стояла, прижав руку к груди, и ждала, пока я что-нибудь скажу, но я не мог.

Я больше не хотел говорить. Я хотел ее.

Оттолкнувшись от стены, я подошел к Тэйт и положил руки ей на бедра, не сводя с нее взгляда. Прижав ее к себе, впившись в нее пальцами, я заглянул в ее лицо, неистовое и прелестное.