Но она могла не трудиться объявлять это публично, потому что казалось, на них с Майклом было наслано какое-то проклятие. Он специально приехал из Шотландии пораньше, чтобы встретиться с ней, но ее поставили в ночную смену, и они провели вместе лишь несколько часов во второй половине дня, гуляя по набережной.

В сентябре, когда он снова смог вырваться, у него поломалась машина и он застрял в двадцати пяти милях от своего дома в Элтоне. Он все равно приехал, как они договаривались, но у них осталось времени только на то, чтобы поесть рыбы с жареной картошкой, а потом она пошла на ночное дежурство. Он встретил ее утром, когда она сменилась, но она была такой уставшей, что заснула в его машине, когда они поехали завтракать.

В октябре он должен был возвращаться в Оксфорд, и поскольку это был его выпускной год, ему нужно было много заниматься. Но он писал ей каждую неделю и умолял, чтобы она потерпела и не влюблялась в какого-нибудь молодого врача.

На это Адель могла лишь улыбнуться. Она работала так много, что, когда заканчивалась ее смена, единственное, чего она хотела, — это добраться до своей кровати, а еще ей нужно было готовиться к экзаменам. Кроме того, медсестрам было строго запрещено близко общаться с врачами, но даже если бы это не было запрещено, ни один из них не мог бы сравниться с Майклом.

Она очень много мечтала о нем, вспоминая его поцелуи, каждый его комплимент, каждую шутку. Но тем не менее пыталась сдерживать себя и не думать о будущем, потому что, кроме враждебности его отца по отношению к ней, существовала еще реальная угроза войны.

Каждый день в новостях появлялись очередные предвестники войны. Мистер Чемберлен, премьер-министр, выступал с утешительными речами, но кого он уже мог одурачить? Майкл все больше и больше упоминал о ВВС в своих письмах. Иногда у Адель возникала мысль, что он на самом деле надеется на войну. Он заявлял, что если будет война, то сражаться будут в небе, а не в окопах, как в Первую мировую, и говорил об этом с возбуждением и даже удовольствием.

Как она могла думать о будущем, если Майкл настроился на самую опасную профессию, которую она только знала?

Адель клонило ко сну во время поездки автобусом домой в Рай в тот вечер. Но каждый раз, когда ее голова касалась холодного окна, она просыпалась, вздрагивая. Она уже так хорошо знала дорогу, что ей не нужно было вглядываться в темноту, чтобы посмотреть, где они находятся. Она даже с закрытыми глазами знала по поворотам дороги, по крутизне холма и даже по количеству людей, которые садились в автобус или выходили, сколько он уже проехал. Она знала, когда они останавливались у развилки в Петт, по пыхтению толстой женщины, которая всегда выходила здесь.

Она открыла глаза, дернувшись, когда автобус въехал в Винчелси, и, как всегда, приготовилась, что сейчас увидит Хэррингтон-хаус. К ее удивлению, в окне она увидела рождественскую елку, пылающую электрическими огнями, и окончательно проснулась, выглядывая, не стоит ли у дома машина Майкла. Машины не было, но она на секунду увидела женщину, задвигавшую шторы в спальне миссис Бэйли на втором этаже. Она подумала, что это, вероятно, экономка, которая приехала сюда летом. Судя по всем рассказан, она была вдовой и очень набожной. Адель было интересно, как она справлялась с привычкой миссис Бэйли пить.

Когда автобус проехал через Лэндгейт и вниз по холму, Адель поднялась, позвонила в звонок и прошла к передней двери на выход.

— Иди осторожно, — сказал водитель, открывая ей дверь. — Здесь лед, и в темноте ничего не видно.

Адель поплотнее завязалась шарфом, когда автобус отъехал, оставив ее в кромешной тьме. Был мороз, и с моря дул влажный, колючий ветер. Но как бы ни было холодно, тишина здесь была удивительной. В общежитии и в больнице никогда не было тихо. Она вдруг вспомнила свою первую зиму здесь и как она боялась идти домой из школы в темноте. Она принимала ветер, стонавший в кронах деревьев, за привидения, и ей всегда чудилось, что кто-то лежит в засаде, готовый схватить ее.

Бабушка вылечила ее от этих страхов.

— Не будь смешной, — сказала она строго. — Если бы мужчина хотел лежать в засаде, ожидая проходящих девушек, он выбрал бы место, где не так холодно и где есть большая вероятность, что пройдет какая-нибудь девушка. Что же касается привидений, если бы они и существовали, зачем бы им была нужна открытая сельская местность, если в Рае есть сотни старых домов?

— Она ничего не боится, — подумала Адель, осторожно пробираясь по улице среди заледеневших луж. И еще она подумала, что ей не хотелось бы жить одной в таком уединенном месте, когда состарится.

Но когда она почувствовала запах дыма и увидела приветливый свет в окне, она забыла, что устала, проголодалась и замерзла. Было так хорошо снова оказаться дома.

— Это было совершенно восхитительно, — вздохнула Адель, подобрав последнюю крошку пудинга с патокой и сладким кремом, за которым последовала курица, жареная картошка, репа и брюссельская капуста. — Никто не готовит таких вкусных обедов, как ты, бабушка.

— Это довольно легко, когда есть свежие продукты в наличии, — возразила Хонор, но улыбнулась, потому что комплимент доставил ей удовольствие. — Я предполагаю, что овощи, которыми тебя кормят в больнице, лежат неделями.

— И перевариваются, — сказала Адель. — У всего одинаковый вкус. Ну ладно, расскажи мне все сплетни!

— Ну что я, с кем-то вижусь, откуда мне знать все сплетни? — сказала бабушка. — Когда тебя нет здесь, мне не часто нужно ездить в магазин в Винчелси, так что я ничего не могу рассказать тебе про семью Бэйли, я даже не знаю, приехал ли Майкл на Рождество.

Адель покраснела. Она не подумала, что по ее лицу все можно так легко прочитать.

— Он скоро будет возвращаться в Оксфорд, — сказала она. — Но он прислал мне это на Рождество. — Она залезла рукой под воротник джемпера и достала овальный золотой медальон.

Хонор подошла ближе и уставилась на него.

— Он из настоящего золота! — воскликнула она. — Я представляю, сколько он стоит!

— Я знаю, — хмыкнула Адель. — Все девчонки завидовали. Он еще и открывается, туда можно вложить фотографию. Жалко, что у меня нет его фотографии, я бы вложила.

— Его родители знают, что вы еще общаетесь? — спросила Хонор, подняв одну бровь.

— Я не думаю, — ответила Адель.

Хонор тяжело вздохнула, но ничего не сказала.

Следующий день был еще холоднее, и, не считая того, что пришлось выходить кормить кур и кроликов, они весь день жались к печке, Адель переписывала кое-какие наброски, которые сделала во время лекции, а Хонор вязала. И следующий день был таким же холодным, но Адель заметила, что осталось совсем немного хвороста, и поскольку вечером она собиралась обратно в больницу, то настояла, что пойдет сама и немного принесет.

На улице было хорошо, она надела свою старую одежду и ботинки и тащила за собой маленькую тележку. Она никогда не гуляла много по Гастингсу, после долгого рабочего дня в больнице она всегда слишком уставала, но она скучала по свежему воздуху и по одиночеству, которого так много было в ее жизни, прежде чем она стала медсестрой.